Молнии в ночи [Авторский сборник]

Фарида рассказала о ней своим старшим подругам из глазной клиники — Тулкуной, Оксане и другим бывшим однокурсницам — все приняли живое участие в судьбе слепой девушки. Вместе с подругами Фарида добилась, чтобы больную осмотрели лучшие специалисты клиники. С жаром доказывала она, что Халиду можно вылечить — она сама готова была отдать свой глаз, лишь бы Халида увидела солнце! Врачи, профессора улыбались — так радуются полководцы отваге солдата, хотя он, может, и нарушил устав… Отвечали они, правда, уклончиво:

— Наш долг — помочь девушке…

— Посмотрим, что покажут анализы…

А про себя думали: «Большое, доброе сердце у Фаридахон — как не пойти ей навстречу?»

И вот Халида в клинике. Ее поместили в палату, где лечащим врачом была Тулкуной. Халида привязалась к врачу — голос Тулкуной напоминал голос Фариды, в нем теплилась такая отзывчивость! Халиде было приятно, когда доктор дотрагивалась до ее руки, щупая пульс; касалась ее глаз — какие это были мягкие, чуткие прикосновения!.. Однажды она услышала, как кто-то спросил врача: «Как дела у вашей смуглянки, Тулкунойхон?», и та ответила: «У Халиды? Отличные. Скоро можно будет оперировать». Так Халида узнала, что она смуглянка, хотя и представить не могла, что это за смуглая кожа…

А потом, как от нее ни скрывали, Халида узнала, что одной женщине из их палаты сделали операцию, а зрение так и не восстановилось… Девушка совсем пала духом. Все ее надежды рушились! Но ее окружали такой заботой, и в голосе Тулкуной, когда она говорила о предстоящей операции, звучала такая спокойная уверенность, и врачи с помощью самых тонких и точных медицинских приборов так тщательно проверяли ее глаза, сердце, общее состояние, что Халида вскоре приободрилась: все думают о ней, все об одном хлопочут — как бы вернуть ей зрение… Как же не верить этим людям? Халида понимала, как трудно им приходится: сорвать завесу с ее глаз — все равно, что рассеять темные, плотные тучи, закрывшие солнце! Но меч науки — могучий и острый, он может, как масло, рассечь самую твердую сталь!

Операцию Халиде делал главный врач клиники, старейший хирург-окулист. Ему ассистировали Тулкуной и Оксана.

А в вестибюле клиники, застывшая, словно изваяние, сидела в ожидании мать Халиды.

Через некоторое время — женщине казалось, что миновала вечность, — к ней сошла Тулкуной, обняла ее, сказала, что операция прошла успешно. Женщина только вздохнула с надрывом…

Спустя несколько дней Тулкуной сняла повязку с глаз Халиды. Она повернула девушку лицом к широкому окну, из которого лился поток света.

— Открой глаза, Халидахон. Фарида говорила, что ты помнишь солнце… Посмотри в окно!

Халида усилием воли открыла глаза и испуганно вскрикнула:

— Ой, что это?!

Тулкуной крепко держала девушку за плечи:

— Это солнце. А теперь повернись ко мне. Видишь меня?..

Смутно, словно сквозь дрожащую пелену, Халида увидела перед собой черные глаза Тулкуной, подобные виноградинкам чараса, опущенным в воду… Потом из тумана выступили тонкие брови, все лицо врача…

— Вижу… Вижу!.. — взволнованно прошептала девушка.

— Что ты видишь?

— Вижу… Солнце! — Халида ласково, с любовью, провела рукой по лицу Тулкуной — первому открывшемуся ей лицу…

Тулкуной улыбнулась:

— Это я, Халидахон!

— Вижу… Вас вижу! — глаза у девушки были широко открыты. — А Фаридахон похожа на вас?.. Она похожа на вас, да?

В это время в палату вошел профессор с двумя женщинами в белых халатах. Одна из них была Фарида. И удивительно — Халида сразу ее узнала…

XXV

По обе стороны дороги, ведущей к котловану строящейся ГЭС, — металлические конструкции, части турбин, беспорядочно наваленные друг на друга ящики. Все ждало своего часа… Высоченные подъемные краны напоминали огромные корабельные якоря. Справа от них — склады, гаражи. И всюду холмы вынутого грунта.

Тут-то и работал Алиджан — бетонщиком. Он загорел, кожа на лице, плечах, руках облупилась, обветрилась. На ладонях — мозоли…

Нелегко давалась ему новая жизнь.

Поначалу, в первые дни работы, Алиджан затосковал. Он скучал по чайхане Таджибая, по плову с чесноком, источавшему острый аромат, по винограду «абаки» — на стройке подобной роскоши не было и в помине. В минуту слабости он чуть было не дал тягу со стройки. Но что-то его удержало — скорее всего, упрямство и самолюбие. Он ведь дал слово Абдугани-ака честно трудиться на строительстве ГЭС. Как бы он посмотрел в глаза старому учителю, если бы удрал в Ташкент?.. Да и перед отчимом не хотелось выглядеть струсившим, потерпевшим поражение. Нет уж, он никому не даст повода злословить! Он всем докажет!.. А что докажет — Алиджан толком еще и сам не знал. Он только работал, стиснув зубы, стараясь ни о чем не думать. А так как люди рядом с ним трудились не за страх, а за совесть, то и Алиджан все силы прилагал, чтобы от них не отстать, — что он, хуже других, что ли?..