Молнии Великого Се (СИ)

Для достоверности картины Камень перетащил поближе к краю террасы освежеванную тушу и начал ее разделывать, а царевна, приняв за неимением лучшего его план, накинула на голову свой глубокий капюшон и принялась колдовать над потухшим костром. Скрижаль они спрятали в седельную суму, служившую подушкой Обглодышу. Жестковато, конечно, зато не сразу найдут. Камень подумал, что неплохо было бы запачкать одежду царевны кровью табурлыка, но совершить подобное святотатство у него рука не поднялась.

Задумка и так, кажется, удалась неплохо. Когда люди молодого княжича приблизились на расстояние броска копья, их взору предстала привычная для этих мест картина: двое охотников после удачно проведенной ночи пожинают плоды своего ремесла. Обыденно до зевоты.

Наемники, впрочем, решили не поверить своим глазам.

— Эй вы! — окликнул путников командир наемников. — Кто вы такие и чем тут занимаетесь?

Дюжинный имел, наверное, самую жуткую рожу во всем сольсуранском войске, со временем еще более обезображенную годами постоянного пьянства и разнузданности. Звали его Ягодник-Табурлык, или Ягодник Двурылый. Могучий Утес мог лучше других рассказать о причине появления последнего прозвища, ибо именно он лет двадцать пять назад крепким ударом хлыста раздвоил нос и губы Ягодника, ходившего тогда еще в отроках под началом Камня, на две половинки за неумеренную склонность того к грабежам и постыдную трусость. Теперь, вишь, Двурылый командиром стал у нынешнего повелителя!

Камень медленно встал, не спеша вытер руки о штаны (нехорошо, если меч в ладони будет скользить) и двинулся навстречу отряду, твердо намереваясь до времени играть роль простака. Для достоверности картины он даже вступил в кучу зенебочьего помета, оставленного у края тропы не то Крапчатым, не то Чубарым.

— Не гневайтесь, господа хорошие! — сгибаясь в поклоне так, чтобы Ягодник не разглядел его лица, а остальные стражники не заметили меча, не своим голосом прогнусавил Камень. — Охотники мы из местных. Вот, подвезло нам сегодня! Мясца табурлыка свеженького отведать не желаете?

Пока Камень говорил, его цепкие глаза успели подсчитать количество всадников (их оказалось немногим более дюжины) и оценить качество их вооружения.

Как Могучий Утес и предполагал, на наемную армию князь Ниак денег не жалел. Не будь ее, разве он бы продержался на Сольсуранском престоле более недели? У всех солдат из-под плащей выглядывали длинные мечи, травяные рубахи уступили место пластинчатым доспехам и длинным туникам, свитым из прочных металлических колец. У Ягодника и еще нескольких человек кованые пластины защищали также их голени и лбы зенебоков. Внушительный отряд, ничего не скажешь. Не многовато ли силищи ради поимки одного раба? Впрочем, Камень понимал, что не в мальчишке здесь дело.

— Люди великого Князя не нуждаются в подачках таких вонючих смердов! — кичливо заявил Ягодник. — Они сами берут, что пожелают. А ты должен быть благодарен, что тебе позволено ходить по княжеской земле и охотиться на княжескую дичь.

Камню хотелось объяснить, желательно с помощью доброго тумака, зарвавшемуся невеже, что по закону земля Сольсурана принадлежит живущим на ней племенам и родам, а верховный правитель только получает оговоренную с главами родов дань. Но он понимал, что дюжинный говорит не для него. А какую чушь некоторые не наболтают в надежде выслужиться!

Дело в том, что в первом ряду, красуясь синтрамундским панцирем с двойными оплечьями, на дымчатом зенебоке гарцевал княжич Синеглаз. Камень сразу узнал его, хотя не видел около двадцати лет. Уж больно сын князя Ниака походил на мать — царевну Страны Тумана, привезенную в Сольсуран в залог мира между народами и отданную добрым царем Афру своему первому советнику в жены. Но, хотя тонкие, правильные черты лица, статная фигура и густые, длинные волосы дымчато-пепельного цвета производили приятное впечатление молодости и красоты, ледяной взгляд прозрачных глаз и капризный, чувственный изгиб юношески-пухлых губ говорили о том, что нынешний наследник престола больше привык потакать своим прихотям, нежели следовать законам Великого Се.

Княжич Синеглаз равнодушно глянул сквозь Камня и повернулся к дюжинному:

— Спроси его про мальчишку! Да позови сюда второго. Что он там застыл, как примороженный!

— Только время зря терять, — недовольно проворчал Ягодник себе под раздвоенный нос. — Этот старый безрогий зенебок вон не видит даже, куда ступает. Да и второй, верно, не лучше.

Он все же нехотя задал вопрос, и Камень уже мысленно попросил у Великого Се прощения за предстоящее вранье, но говорить ему ничего не пришлось. Взгляд княжича упал на двух пасущихся зенебоков (Крапчатый и его товарищ, напуганные табурлыком, только недавно решили, что можно возобновить прерванный ужин), и в его холодных глазах загорелся интерес.

Подняв факел, Синеглаз внимательно оглядел зенебока царевны, затем наклонил красивую голову на бок и негромко позвал его по имени. Чубарый в ответ приветственно заревел. Крапчатый посмотрел на него с укоризной, словно говоря: «Бестолковый ты дуралей! Все испортил».