Молнии

Ему во что бы то ни стало нужно переубедить своего спонсора, и он разыгрывает последнюю козырную карту, откровенно рассказав все до конца. Признаётся, что радио было лишь одной, самой незначительной целью его гигантского строительства, и открывает главную перспективу своего проекта — свободную энергию. До сих пор он считал разумным помалкивать насчет этого плана, понимая, что тот не выдерживает критики с точки зрения выгоды: обычно инвесторы вкладывают деньги лишь в то, что сулит прибыль, в противном случае следует грубый отказ. Но, кто знает… он надеется, что Джон Пирпонт Морган, великий Джон Пирпонт Морган, сможет позволить себе такую слабость — оценить грандиозные масштабы его замысла!

Ну, конечно, кто же этого не знает: такой слабости Морган никогда в жизни себе не позволит. Филантропия — отнюдь не его занятие; финансист не выказывает ни малейшего восторга при мысли о том, что придется за бесплатно подавать ток в страны, населенные какими-то айнами, молдаванами или сенегальцами, у которых в карманах ветер свищет. А потому, заверив Грегора в своей симпатии и моральной поддержке, он одним росчерком пера лишает его кредита. Работы по возведению башни вмиг прекращаются. Еще одно крушение!

«Поймите меня правильно, — внушает ему Морган, — ваша система была обречена изначально! Если весь мир сможет использовать энергию без ограничений, то что же будет со мной? Где тогда мне ставить счетчик?»

21

Именно теперь все вдруг помчалось со страшной скоростью, как и сама жизнь Грегора: ему вот-вот стукнет пятьдесят пять. Просто поразительно, до чего быстро летит время, притом что дни тянутся мучительно долго, а уж вечера и вовсе нескончаемы! Не успеешь оглянуться, а ты уже человек в годах, и недоумеваешь, как это могло произойти, даже если, подобно Грегору, каждую секунду смотришь на часы, которые, впрочем, дают весьма приблизительное представление о времени — необъективное, чтобы не сказать обманчивое.

Поскольку Грегор находится в состоянии беспрестанной тревоги, а главное, его без конца преследуют неудачи и неприятности, которые, как он считает, ему подстроили недруги, ему следовало бы наконец задуматься о своем характере, пересмотреть свои методы работы и скорректировать свои отношения с окружающим миром. Для этого есть серьезные основания, но, похоже, Грегору такое даже в голову не приходит. Самонадеянный, уверенный в себе, Грегор ни на йоту не изменил своим привычкам: он по-прежнему каждый вечер посещает светские приемы, одевается тщательней, чем когда-либо, следуя предписаниям модных журналов, и сохраняет за собой люкс-апартаменты в «Уолдорфе». Кроме того, в гостинице он раздает всем подряд, от метрдотеля до швейцара, царские чаевые, такие же несоразмерные, как его самомнение, покупает в газетах огромные рекламные пространства, на которых оправдывается по всем статьям, приписывая себе авторство любого нового открытия, выдвигая абсолютно сырые идеи, не подкрепленные никакими экспериментами, обливая презрением конкурентов, да и просто современников, — короче говоря, вызывает у окружающих все большую и большую антипатию.

Все это стоит немалых денег, а он теперь остался совсем без гроша, залез в долги и живет не по средствам, исключительно в кредит. Морган, заботясь о том, чтобы Грегор совсем уж не пропал, изредка подкидывает ему из жалости кое-какие крохи, но их все равно не хватает, чтобы покрыть все его расходы, а главное — человека ведь не переделаешь! — Морган по-прежнему оформляет их в виде займа. Пытаясь найти дополнительные средства, Грегор снова начинает устраивать в своей лаборатории впечатляющие представления, на которые он мастер, приглашая немногих зрителей, из тех, кого еще можно найти в среде толстосумов, чтобы завлечь их своими фокусами и выжать необходимые деньги. Правда, теперь он держит ухо востро и, желая свести риск плагиата к минимуму, не подпускает к себе ни одного ученого, одних лишь богачей — эта публика слишком невежественна, чтобы красть его идеи.