«Молния»

В конце сентября Галю неожиданно навестил Панкратий Семенович. Тот самый, а вместе с тем совершенно другой, неимоверно изменившийся Панкратий Семенович, которого Галя сначала просто не узнала. От старого Панкратия Семеновича остались теперь одни только плисовые штаны, да и то, наверно, не те, а только похожие, но гораздо новее. Вместо меховой безрукавки на нем была плисовая жилетка, и по ней через весь живот, от кармана к карману, протянулась толстая золотая, а может, позолоченная цепочка. Под жилеткой белая сорочка с твердым воротничком и черным галстуком. На плечах слежавшийся пиджак с бархатным воротником, а на голове черная, с выцветшей лентой шляпа. В руке зонтик. Да и не только одежду, всего человека словно подменили. Он ожил, помолодел и разговаривал теперь не шепотком, а уверенно, громко, безапелляционным стариковским басом.

Еще только увидев старика, Галя вдруг встревожилась, даже испугалась какого-то еще неясного, но недоброго предчувствия.

А Панкратий Семенович пришел, как он сам выразился, с "радостной весточкой". Светясь от удовольствия, он сообщил, что "наши господа освободители", немецкие власти и районная управа, задумали возобновить работу типографии и оказали ему, Панкратию Семеновичу, высокое доверие. А он в свою очередь приглашает, как способную и старательную работницу, ее, Галю, и даже закрывает глаза на ее комсомольское прошлое. Он, дескать, давно заприметил ее старательность и, если будет нужно, засвидетельствует ее благонадежность перед высоким господином комендантом.

Панкратий Семенович не только не скрывал, а, наоборот, афишировал свое удовлетворение, даже восхищение "освободителями". А в перспективе, в не очень далеком будущем, видел уже осуществление своей заветной, десятки лет вынашиваемой мечты. Как выяснилось, еще до революции, молодым человеком, имел Панкратий Семенович не то в Одессе, не то в Ростове собственную и довольно порядочную типографию и многоэтажный дом. И все это отобрали у него "товарищи", да и сам он едва уцелел! А все-таки уцелел, выжил и теперь надеется с помощью гитлеровцев вернуть назад или хотя бы заново приобрести свою собственность. Да, они, немцы, должны ему все это вернуть. Не сразу, конечно, а потом, после войны, после окончательной победы. Нужно только заслужить их доверие добросовестной службой и преданностью. А за этим у него дело не станет.

Галя растерялась, услышав неожиданное предложение. Холодея от пронзительно-острого, теперь уже совсем осознанного страха, тихо и растерянно спросила зачем-то непослушными, побелевшими губами:

- А что же... что же там будут печатать, Панкратий Семенович?

Спросила для того только, чтобы сказать что-нибудь, чтобы перевести дух, оттянуть свой ответ.

- Гм... Как это что? Что хозяева скажут, то и напечатаем! Что нам, не все равно...

Ему все равно! А ей, комсомолке, дочери фронтовика, ей, у кого эти "хозяева" отобрали все - свободную жизнь, мать?.. Чтоб она работала для врагов, убийц ее матери?..

- Нет, Панкратий Семенович... Спасибо вам, что не забыли... Только мне сейчас не до работы...

- А это уж напрасно, Галинка, совсем напрасно! Ко мне не пойдешь - в Германию заберут. Война, сама видишь... Молодых всех забирать будут.

- Так у меня же дети, сироты...

- Э, что там! - уже не скрывая своего неудовольствия, откровенно угрожающе протянул Панкратий Семенович. - Что сироты! Для сирот какой-нибудь приют найдется. А тебе все равно не миновать этого. Подумай лучше, девушка, и решай! Скорее решай, пока не поздно! Чтобы потом не пожалела...

Когда Панкратий Семенович ушел, так и не дождавшись определенного ответа, Грицько, слышавший весь этот разговор, сердито плюнул ему вслед.

- "Освободители"! - передразнил он старика. - Гнида старорежимная! Вот бы такого на мушку! - И с укоризной повернулся к сестре: - А ты говоришь не надо пистолета!..

Галя улыбнулась на эти слова и снова задумалась.

Ей действительно надо было на что-то решиться, потому что не просто стращал ее Панкратий Семенович, тут была прямая угроза.

Надо было решать. В семнадцать лет судьбу свою, может, жизнь свою до последнего дня, до последнего дыхания решать! Без отца, без матери, без учителей. "Вот уж правда, деваться некуда. Хоть бы с кем-нибудь своим посоветоваться, - растерянно думала Галя. - Со своим..." И тут невольно всплыла в ее памяти встреча в левадах.

В тот же день она разыскала Максима в его темной конуре-мастерской.

Парень копался в каком-то старом, ржавом ломе. Выслушав Галю, долго не раздумывал, сказал твердо, решительно:

- Иди! Советую тебе, Галя. Иди к этому, как его...

Панкратию...

- Но как же я тогда людям в глаза погляжу? Отец...

Максим подошел к девушке, взял ее за руку, сжал

твердыми, как клещи, пальцами, близко заглянул в глаза.

- С людьми договоримся... потом... И с отцом...

Я тебя туда посылаю, понимаешь? Приказываю тебе, и мой за это ответ. Ясно?

Он так смотрел на нее, говорил так властно, твердо, уверенно, что девушка не могла не почувствовать - Максим имеет какое-то право так говорить!