«Молния»

На последние слова Максим решил совсем не отзываться. Он только пожал плечами, не скрывая своей досады. "Передал бы ты мне лучше, парень, автомат, - подумал Максим. - Но ведь этого я у тебя не попрошу. Может, тебе только это и нужно. Может, только и ждешь..."

- Я знаю, - горько усмехнулся Вилли, - вы не примете моей помощи. Но я найду все-таки, чем вам помочь.

И всем, кому только можно будет, расскажу, какие вы смелые и мужественные люди.

47

Дальше тянуть было невозможно. И Форст решил хоть как-нибудь, хотя бы для вида и для начальства, положить всему этому конец.

Вернувшись из Подлесненского района, он пришел в комендатуру, покрутился в управе и так, чтобы его никто не заметил, забежал на несколько минут в типографию к Панкратию Семеновичу. А потом, уже среди ночи, вдруг приказал Веселому Гуго немедленно привести старика в жандармерию.

Гуго, по обыкновению, прихватил с собой Дуську, поднял Вилли Шульца и, вытащив Панкратия Семеновича из постели, через несколько минут доставил его к Форсту.

Вилли приказано было ждать возле жандармерии, и он, наверное, с час проторчал на морозе. Наконец Гуго появился снова, уже без Дуськи, и приказал отвезти Панкратия Семеновича домой. Промерзший Вилли злился:

- И что это за цаца такая, что его еще и возить надо! Уж если отпустили, дорогу домой сам найдет.

- Не твоего ума дело.

- Ну, если не моего, тогда пусть его кто поумнее везет. А я, дурак, пока посплю!

- Не ерепенься и делай, что говорят. Это наш человек!

- Ну, еще бы не наш! Чистейшей воды ариец!

- Ариец не ариец - это дело другое. А все-таки помогает нам разоблачать врагов фюрера.

- Этот? - удивленно сплюнул Вилли, заводя мотор.

Панкратий Семенович ехал домой на немецкой машине, довольный, с сознанием добросовестно выполненного долга.

Форст передал ему листовку, подписанную "Молния", и приказал сделать точно такой набор. Панкратий Семенович выполнил этот приказ со всей тщательностью. Он радовался, что может отплатить этой неблагодарной девчонке, да еще услужить при этом немецкой власти. Правда, с подписью было немало мороки. Никакие шрифты тут не подходили. И где только они взяли такие литеры?

Но Панкратий Семенович справился и с этим - вырезал литеры из линолеума.

Набор был готов только к ночи. Панкратий Семенович заправил его, смазал типографской краской и отвез Форсту. Еще добавил к набору - уже от себя два резиновых валика и коробку типографской краски. Все это в протоколах следствия, которые за ночь сфабрикует Форст, должно было служить вещественным "доказательством", обнаруженным при аресте у Гали Очеретной.

Таким образом, вся тяжесть "преступления" должна была пасть в первую очередь на Галю. Это она тайком, используя служебное положение, сделала набор, передала его Максиму Зализному и Пронину, а те уже делали отпечатки и поручали Заброде, Горецкому и Нечиталкжу их распространять. Панкратий Семенович же, заподозрив что-то неладное, стал следить за девушкой, выследил и вот поставил в известность жандармерию.

К этим "вещественным доказательствам" Форст добавил еще две попавшие ему в руки листовки, подшил сюда же протоколы следствия, которые - это он знал наверняка - начальство читать не станет, и написал коротенькую докладную. В докладной всему этому делу придавалось сугубо местное значение. Группа фанатично настроенной молодежи выпустила несколько листовок, сразу же была открыта и обезврежена и теперь в полном составе предстала перед лицом немецких оккупационных властей для ответа по законам военного времени.

Докладную записку начальство прочитало внимательно. Осмотрело и вещественные доказательства и немедля вынесло приговор.

Сначала решено было всех шестерых повесить в ближайшее время на базарной площади в Скальном.

Повесить, широко оповестив население об их преступлении, чтобы навсегда отбить у других охоту к подобным делам.

Но случилось так, что эта хоть и неприятная, но сравнительно незначительная история совпала по времени с крупным поражением под Москвой. И... стоит ли, "когда наша армия вынуждена отойти на заранее подготовленные позиции, испытывая при этом значительные потери", стоит ли в этой ситуации так уж широко оповещать, что тут, в глубоком тылу, на давно завоеванной и освоенной территории, кто-то - пусть дети - осмелился поднять руку на немецкий "орднунг", на великую Германию? Какое впечатление это произведет на местное население и, в конце концов, на усталых и измученных русскими морозами солдат фюрера? Не лучше ли в такой ситуации убрать этих молодых фанатиков без лишнего шума? Расстрелять тайно, чтобы никто ничего не знал.

И даже родным сказать, ч го арестованные вывезены в Германию или еще куда-нибудь. Наконец, и Форсту следует посоветовать, когда он приведет приговор в исполнение, сделать так, чтобы и могила их осталась никому не известной. Потому что могут найтись фанатики, для которых эта могила станет могилой героев!..