Молния

Штефан говорил как можно убедительней, так как знал, что более всего Гитлер ценит в людях уверенность в себе. Одновременно он говорил с подчеркнутой почтительностью, как если бы действительно считал, что находится в присутствии человека, (который является олицетворением духа немецкого народа в прошлом, настоящем и будущем; потому что Гитлеру особо льстило то почтительное преклонение, с которым к нему относились его подчиненные.

Это была опасная игра, но это была не первая встреча Штефана с фюрером; у него был опыт общения с этим безумцем, одержимым манией величия, этой гадиной в человеческом обличье.

- Мой фюрер, я не убивал Владимира Пенловского, Янушского и Волкова. Это дело рук Кокошки. Это он предал рейх, это я застал его в справочной сразу после того, как он застрелил Янушского и Волкова. Он ранил и меня. - Штефан положил руку на грудь слева. - Если хотите, я покажу вам рану. После ранения я скрылся от него в главной лаборатории. Я был потрясен, я не знал, сколько еще человек в Институте занимаются подрывной деятельностью. Я не знал, на кого я могу положиться, оставался один путь к спасению, и я бежал через Ворота в будущее, прежде чем Кокошка мог меня настичь и прикончить.

- Доклад полковника Кокошки несколько по-иному излагает события. В нем говорится, что он ранил вас как раз тогда, когда вы бежали через Ворота, после того как вы убили Пенловского и остальных.

- Если это было бы так, мой фюрер, разве я вернулся бы сюда, чтобы снять с себя подозрения? Будь я изменником, который верит в будущее больше, чем в вас, мой фюрер, разве я не остался бы в этом будущем, где мне обеспечена безопасность? Разве я вернулся бы к вам сюда?

- А были ли вы там в безопасности, Штефан? - спросил Гитлер и хитро улыбнулся. - Как мне известно, два отряда гестапо, а немного спустя и отряд СС были посланы за вами в это весьма отдаленное будущее.

Штефан вздрогнул при упоминании об отряде СС; наверное, это тот самый отряд, который прибыл в Палм-Спрингс примерно за час до его старта и появление которого сопровождалось блеском молнии в безоблачном небе над пустыней. Его беспокойство о Лоре и Крисе усилилось; он знал, что упорство и жестокость СС значительно превосходили способности гестапо.

Штефан также понял, что Гитлер оставался в неведении о том, что отряды гестапо были разгромлены женщиной; он считал, что их гибель на совести Штефана, не предполагая, что все это время тот был без сознания. Это было на руку Штефану, и он сказал:

- Мой фюрер, да, я расправился с людьми из гестапо, когда они стали меня преследовать, и у меня нет никаких угрызений совести, потому что я знал, что все они изменники, которые решили убить меня, чтобы я не мог вернуться к вам и предупредить об этом гнезде подрывной деятельности в Институте. Если я не ошибаюсь, Кокошка с тех пор исчез и, кажется, еще пять человек из Института. Они не верили в победу рейха, они боялись, что скоро разоблачат их участие в убийствах пятнадцатого марта, поэтому они бежали в будущее, чтобы укрыться в другой эпохе.

Штефан приостановился, чтобы дать фюреру осознать все сказанное.

Постепенно взрывы наверху прекратились, наступило затишье в бомбардировке; Гитлер внимательно изучал Штефана. Это был тот же испытующий взгляд, что и у Черчилля, только в нем не было честной, открытой, прямой оценки, какая была у премьер-министра. Гитлер оценивал Штефана, как оценивал бы самозваный бог одно из своих творений, выискивая в нем опасные изъяны. И это был злобный бог, у которого не было любви к своим созданиям; его тешило только одно: их безусловное повиновение.

Наконец фюрер сказал:

- Если в Институте есть предатели, то какую они ставят цель?

- Прежде всего ввести вас в заблуждение, - ответил Штефан. - Они снабжают вас ложной информацией о будущем в надежде, что вы допустите серьезные военные промахи. Они убеждают вас, что почти все ваши решения за последние полтора года войны являются ошибочными, но это не правда. Как сейчас показывает будущее, вы проиграете войну в результате самого незначительного просчета. Стоит только немного изменить вашу стратегию, и победа будет на вашей стороне.

Лицо Гитлера потемнело, глаза сузились, и не потому, что он подозревал Штефана, а потому, что он внезапно заподозрил всех тех сотрудников Института, которые его убеждали, что в самые ближайшие дни он совершит роковые военные ошибки. Штефан же твердил о его непогрешимости, и безумец был готов вновь поверить в свой гений.

- Немного изменить мою стратегию? - переспросил Гитлер. - Каким образом?

Штефан быстро перечислил шесть изменений в военной стратегии, которые, по его утверждению, явятся решающими в будущих главных сражениях; на деле они ничего не меняли в исходе сражений, о которых он говорил, да и сами эти сражения никак не определяли последние этапы войны.

Но фюрер жаждал верить, что он ближе к победе, чем к полному поражению, и он с готовностью ухватился за совет Штефана, так как план Штефана немногим отличался от того, какой предложил бы сам фюрер.