Молния

Как утверждал старенький Сенькин отец, чтение и погубило парня. Все свое время он посвящал книжкам, и после мушкетеров, графа Монте-Кристо, Шерлока Холмса и других героев, которых на каждом шагу подстерегали необычайные приключения, школьные науки казались ему сухими и неинтересными. Так что хочешь не хочешь, а после седьмого класса пришлось школу бросить. Не сидеть же третий год в одном классе! И он устроился учеником к совхозному киномеханику. Эта работа его удовлетворяла. К осени Сенька должен был уже самостоятельно разъезжать киномехаником и подбивал своего друга, тракториста и комбайнера Леню, которому раз плюнуть было получить права, идти к нему шофером... Однако война решила иначе, и оба они, и киномеханик и комбайнер, оказались безработными.

- А еще Степа сказывал, - продолжал Сенька, приглашая Леню широким жестом сесть рядом, - еще была такая книжка, толстенная-претолстенная! Называлась:

"А... А... А... А... Е..."! Понял?

- Нет, - откровенно признался Леня, вытаскивая из-за пазухи желтый брусок.

- "Азия, Африка, Америка, Австралия, Европа". Вот такой романище! Дошло теперь? Пять частей света, и повсюду разные чудеса случаются с героями. Пальчики оближешь.

- Теперь приблизительно дошло. - Леня протянул другу брусок желтого "мыла".

Сенька постучал по нему ногтем, понюхал и безапелляционно заявил:

- Тол! Таким кусочком знаешь что можно сделать?

Любую машину как фуганет - зубов не соберешь! - И, сразу забыв про "А... А... А... А... Е..." и про "Красных дьяволят", спросил: - Где?

Леня рассказал.

Круглое, все в рыжеватых веснушках Сенькино лицо загорелось.

- Может, махнем?

- Давай, - согласился Леня.

"Красные дьяволята" полетели в сенцы, а подсолнух - под крыльцо.

- Мам, я мигом! - крикнул Сенька в открытое окно.

Ребята перешли вброд речку, поднялись вверх на Выселки и степной дорогой через холмы направились к Казачьей балке.

Когда-то давно Скальное кончалось сразу же за станцией (возле первого железнодорожного моста), от него до Казачьей балки было километров восемь. А позднее, в начале двадцатых годов, когда поделили помещичью землю, много скальновской бедноты стало селиться дальше, вдоль речки. Так и образовались Выселки - новая улица, протянувшаяся на два-три километра.

Казачья балка - широкий, длинный, километров на пять, овраг - тянулась вдоль степной равнины. В начале ее стоял когда-то хутор богатея Стояна.

В тридцатом Стояна раскулачили и выслали, потом и хутор снесли. Осталось только несколько старых, недорубленных в голодном тридцать третьем вязов, одичавший, низенький вишенник и колодец, который и теперь еще звали Стояновым. Колодец был глубокий, но воду из него брали только для скота, потому что никто за колодцем не следил и его уже несколько лет не чистили, а сруб совсем сгнил и наполовину обвалился. Вода отдавала илом, и плавала в ней всякая нечисть...

На косогоре, на том месте, где когда-то был сад, стояла, осев на спущенные камеры, грузовая машина. Вокруг валялось два-три десятка отстрелянных гильз. В кабине кто-то оставил плащ-палатку и противогаз. А в кузове лежало с десяток зеленых касок, два больших мотка телефонного кабеля и прикрытый огромным, в несколько раз сложенным полотнищем брезента разбитый ручной пулемет Дегтярева. Тут же стояли ящики с толом - четыре целых и один разбитый.

Ребята все оглядели, покопались под сиденьем, надеясь найти уцелевший пистолет или гранату. Не нашли, уселись оба в кабине и взглянули друг на друга.

- Ну? - промолвил Леня.

- Что "ну"? - спросил Сенька.

- Что же мы, так все тут и оставим?

- А чего ж тогда приходить сюда было?

Они еще не успели подумать, зачем им эта взрывчатка, что они будут делать с нею, только знали: нужно непременно спрятать ее.

- Что же, тут, в овраге, закопать его, что ли? - вслух подумал Леня.

- Долгая, брат, история. Еще, гляди, и не успеешь.

Прибежит кто-нибудь за "мылом".

- Значит, так и оставим?

- Опять двадцать пять! Кто же говорит, что оставим!.. Я так думаю: давай в колодце утопим. По-бысгрому, а? Воды там метра два, да еще сучьями закидаем...

Еще бы дохлую галку сверху - и ни один черт не догадается!

- А он в воде, не того, не испортится?

- Что? Тол? Вот это сказанул! Сто лет пролежит!

...Назад они возвращались не торопясь. Оставили в машине все как было (брезент, пулемет, плащ-палатку с касками и противогазом), чтобы никому и в голову не пришло, что кто-то здесь уже похозяйничал и что в кузове были ящики с толом...

Долгонько дожидалась Сенькина мать сына. Валялись забытые "Красные дьяволята", и воробьи давно уже расклевали брошенный под крыльцо подсолнух.

Хлопцы медленно шли вдоль дороги, притихшие, сосредоточенные, будто даже погрустневшие. Словно еще больше сдружил их, связал чем-то брошенный в колодец тол, им сейчас совсем не хотелось расставаться. Неожиданный этот случай разбудил в обоих глубоко скрытые, неясные еще для них самих чувства. Он тревожил, словно подталкивал: "Действуйте дальше, беритесь за дело!"

Но как и куда идти и за что браться, они еще не знали.