– Да так… – нехотя отозвался Евсей. – Отец настоятель меня в хоромах своих остановил, рассматривал так… будто корову на рынке!
– Будто корову, говоришь? – насторожился Иван.
– Ну да, только что в рот не глядел, зубы не пересчитывал – все ли целы? Да еще монах один, дюже ласковый, толстый… кажется, Илларионом звать, по голове меня гладил да к себе в келью звал, обещал показать, какие у него образа висят.
– Так что ж ты не пошел? – засмеялся Раничев.
– Алексий не пустил, сказал – нечего у брата Иллариона делать.
– И правильно, – кивнул Иван. – Будет тебя еще этот Илларион звать – не ходи. Сказать, почему?
Отрок вздохнул:
– Да понимаю, я все, Иване. Просто думалось раньше – обитель, святое место. А тут…
Вошел Алексий, подозрительно посмотрел на послушников:
– Пошто сидите, не молитесь?
– Да на миг только и присели…
Уж се вечер намолились досыта, наклались поклонов:
– Господи, иже еси на небеси…
Иван, конечно, не был таким уж ярым атеистом, веровал все же, но тут уж почувствовал вдруг, что совсем скоро превратится в законченного богоборца. Ночью приснился Угрюмов, не нынешний, начала пятнадцатого века, и даже не прежний, в котором Иван занимал должность и.о. директора исторического музея, а совсем другой, рубежа семидесятых-восьмидесятых. Будто стоит он, Иван, совсем еще молодой пацан, в универмаге РАЙПО в длиннющей очереди за индийским джинсами «Милтонз». Перед ним – толстая тетка с баулами, позади – кучерявая девчонка, по виду – студентка, почему-то в домашнем халате и шлепанцах, на стене, под самым потолком, белыми буквами по кумачу надпись – «Коллектив социалистического труда». Рядом с одежным отделом, еще одна очередь – за модными дисками: «Ирапшн», «Тич-Ин», «Бони М» без «Распутина», «Ву ле ву» – «АББА»… Стоял-стоял совсем юный еще Ваня, глазами пилькал, потом набрался смелости, повернулся к студентке, попросить, чтоб место покараулила, пока он, Иван, за дисками очередь займет, заодно и ей купит.
– Нет, Ванюша, – сверкая очками в темной роговой оправе, неожиданно сказал девчонка. – Зачем тебе диски? И джинсы тебе зачем? Возьми лучше меня. Смотри, какая я!
Девчонка распахнула халат… А под халатом…
Что было под халатом – или, может, ничего и не было, – Раничеву досмотреть не дали. Какой-то дюжий монах растолкал его безо всякого почтения:
– Ты – Иван, послушник?
Ну и бородища – лопатой! А кулачищи-то, а руки-оглобли – не монах, а боксер-тяжеловес!
– А ты кто?
– Я – брат Гермоген.
Да уж, Раничев чуть не засмеялся в голос. Если это и брат, то не иначе, как один из братьев Кличко.
– А Анемподист где?
– А пес его… Я теперь будильщик… сослали, твари, добились-таки, унизили, сволочуги, – пробасил Гермоген. – Ничего, еще посмотрим, что дальше будет. Ну, что – пошли, разбудим братию?
Иван кивнул, потуже подпоясывая армяк. Спросонья холодило, темно было вокруг, тихо, лишь где-то в отдалении – в Обидове? Чернохватове? Гумнове? – лаяли потревоженные чем-то псы.
– Вон, Феофан, запасся дровишками, – проходя мимо архимандритовых палат, Гермоген кивнул на поленницу. Днесь кололи монаси, теперь уж не замерзнет отец-настоятель, не то, что некоторые, – он обернулся к Раничеву и пожаловался: – Эвон, есть печечка в келье, а дровишек-то – накось, выкуси! Гноят, падлы!
– Так ты отсюда возьми, брате, – глянув на поленницу, тихо сказал Иван, ожидая, какое впечатление произведут его слова на монаха. В конце концов, здесь стоило уже запастись если и не верными людьми, то приятелями. – Бери, бери, я помогу, если надо. Архимандриту – что, убудет от него от нескольких полешков? Да ведь недаром говорят – Бог делиться велел.
– Недаром, – с усмешкой согласился инок. – И впрямь, чего зря мерзнуть?
Раничев стоял на стреме, в то время как его новый знакомец увесистыми охапками таскал в свою келью поленья. Бегал туда-сюда да приговаривал, вроде как напевал радостно:
– Бог делиться велел, Бог делиться велел…
Наконец вроде насытился, да и на дворе посветлело. Гермоген хлопнул Ивана по плечу:
– А ты молодец, парень не промах! Не знаю, с чего ты в послушники подался… Наверняка что-то любовное, а?
– Одну княжну соблазнил, – скромно признался Раничев. – Вот и хоронюсь, пережидаю.
– Ах ты, хороняка! – смеясь, инок погрозил ему пальцем. – Ну и у меня… что-то вроде. Вообще, тут, в обители раньше неплохо было, это вот Феофан прижимать начал – все для своих токмо.
– А ты, выходит, ему не свой? – подначил Иван.
Гермоген зло прищурился:
– Выходит, так…
Посмотрев на небо, Раничев кивнул на звонницу – не пора ли будить?
– Звони, только не спеши очень, – согласился инок. – Я покамест старцев соборных добужуся.
Иван развернулся и не торопясь направился к звоннице. Гермоген остановил его свистом:
– Слышь ты, Иване. Заходи севечер ко мне в келью. Посидим, поболтаем.
– Зайду, – обернулся Раничев. – Обязательно зайду, а как же!