Молния. История о Мэри Эннинг

У нас дома долгое время на подоконнике лежала мертвая оса, погребенная под толстыми слоями песка, пыли, сухих листьев — и снова пыли. Все эти слои очень напоминали мне пласты камней, найденных на берегу. Я то и дело разгребала слои, чтобы проверить, что стало с тельцем осы. В конце концов оно превратилось в хрупкий и тонкий, как бумага, остов, утративший все свои соки и все же не рас­сыпавшийся в прах. Если слой грязи смог сохранить осиное тельце, то какие же крупные скелеты можно отыскать в скалах!

Швейцарец болтал без умолку. За работой я урывками слушала его «проповедь». В ней то и дело звучали какие-то длинные и сложные слова, но Генри делал вид, что все понимает. А может, и впрямь понимал.

Генри показал джентльмену несколько зарисовок Черной Жилы, и тот пришел в неописуемый восторг. Мне подумалось, что если Генри удастся продать швейцарцу свои рисунки, то выручкой следует поделиться со мной. Ведь благодаря тому, что я знаю тайные тропы и время отливов с приливами, он может спокойно рисовать на берегу!

Но Генри не предложил де Люку купить рисунки и, когда тот наконец ушел в Чармут, подбежал ко мне. Его глаза сияли…

— Мистеру де Люку страшно понравились мои рисунки, и он подал мне просто великолепную идею! — с восторгом сообщил он. — Предложил сделать альбом, посвященный геологии наших островов!

— Геологии? — Мне не хотелось говорить, что я не знаю этого слова. Генри, будучи богатым и образованным, наверняка начнет смеяться надо мной.

Но этот страх, как обычно, оказался напрасным. Генри был добрейшим мальчиком. И в моей памяти он навсегда останется таким.

— Геология — это наука о Земле, мисс Эннинг. Это термин. Притом греческий! «Гео» значит «Земля», а «логос» — «учение». Геология изучает строение Земли, а тот, кто ей занимается, зовется геологом. Стало быть, вы геолог! Вы настоящий ученый!

Меня обуяла бескрайняя гордость, но вместе с ней в душе вспыхнула и тревога.

— Тс-с! Ни слова о науке! Нас могут услышать! — предупредила я. — Ты ведь не хочешь разозлить Господа? Или, чего еще хуже, горожан?

— Но ведь среди ваших покупателей немало ученых, — заметил изумленный Генри. — Да вы ведь и сами ученый!

— Вовсе нет. Никогда я такого не говорила. Я — искательница сокровищ. И охочусь за деньгами, а не за знаниями. Что же до покупателей — не мое дело, почему их привлекают диковинки. Мое дело — торговля. Главное — любыми путями заработать денег. В отличие от тебя, моей семье живется несладко.

Генри покраснел. С ним часто такое случалось. Он стыдился своего богатства, и мне это в нем очень нравилось.

— Мне жаль, мисс Эннинг, что деньги достаются вам таким трудом. Может, есть более безопасные способы подзаработать?

— Чушь! На что мне твоя безопасность? Да и потом, лучше уж искать окаменелости, чем продать все свои волосы, как бедняжка Фанни Гудфеллоу, — заметила я. В самом деле, что может быть хуже?!

— Продать волосы? Зачем? — спросил Генри. Вид у него был озадаченный, как, впрочем, у любого состоя­тельного человека, который не имеет ни малейшего понятия, на что приходится идти, чтобы выжить. А может, он просто не понял. Слишком резко я сменила тему разговора. Так уж работает мой ум — я всюду вижу взаимосвязи.

Я рассказала ему, что у бедняжки Фанни были самые длинные и красивые волосы в городе — великолепные кудри цвета спелой ржи, но их отрезал цирюльник — безжалостно, под самый корень, да так неаккуратно, что кожа кое-где покраснела и стала болеть. Голову Фанни щедро натерли маслом, но девушку все равно донимали боль и зуд. Ей пришлось проходить всю зиму в колючей шерстяной шапке, а новые волосы начали расти далеко не сразу: пару недель на голове у бедняжки торчало всего несколько тонких волосинок, похожих на выбившиеся из-под снега травинки. Кудри пришлось продать, чтобы выручить денег на дрова. Фанни знала, что через год цирюльник опять к ней заглянет и отстрижет все, что успело отрасти за это время.

— Наверняка сейчас какая-нибудь старая, лысая и беззубая богачка щеголяет в парике из волос бедняжки Фанни! Даже думать противно! — воскликнула я.

Когда я поведала эту историю Джозефу, он рас­смеялся.

— Ну, на твои-то коричневые кудряшки вряд ли кто позарится, пусть они и длиннющие, — шутливо заметил он. — К тому же никакой цирюльник их в жизни не расчешет!

А вот Генри мой рассказ ужаснул.

— Хорошо, что тебе не смешно, как Джозефу. Остаться зимой без волос… в этом нет ничего забавного. Бедняжка Фанни очень мерзла, а еще над ней и по сей день потешаются. Даже больше, чем надо мной!

— А кто над вами смеется, мисс Эннинг? — спросил Генри, внимательно посмотрев мне в глаза.

— Ой, да все кому не лень, — отмахнулась я. — Но мне, честно сказать, все равно. С меня как с гуся вода.