Молния

— Человек по имени Райс Реддинг. Он выиграл поместье у моего брата. Он дал понять, что даст возможность выкупить поместье за хорошую цену.

За хорошую цену. Лорен почувствовала, как на душе у нее заскребли кошки. Опять это знакомое чувство вины. Она вспомнила, что когда на «Призраке» она его спросила, почему он совершает рейсы сквозь блокаду, он ответил, что для него это игра. Но это не было игрой. Никогда не было. Риджли слишком много значил для Адриана — он был не в состоянии говорить об этом. Она знала это теперь так же верно, как знала, что ей больно думать о Ларри. Однако он, в конце концов, отдавал ей часть самого себя, а она не могла сделать то же самое. Она понимала, что лишила его возможности вернуть родовое гнездо. Он никогда ее не простит. Она не знала, сможет ли она сама себя простить за это.

Он еще крепче прижал ее к себе, и в этой руке чувствовались сдерживаемые эмоции.

— Риджли — это мое наследие прошлого… Кэботы жили там свыше семисот лет. Для нас потерять его сейчас…

— Но его потерял твой брат, а не ты.

— Но если у меня была возможность его вернуть, а я не смог ею воспользоваться…

По голосу она поняла, как сильно он переживал неудачу, и ей было невыносимо это слышать.

Она в отчаянии попыталась перевести разговор на другую тему.

— Каково это быть английским аристократом?

— Это значит быть одиноким, — неожиданно для себя ответил он. — Мой отец заботился только о наследовании своего имени, а не о сыновьях как таковых. Джону, как наследнику, отец уделял внимание, но не любовь. От него требовалось быть совершенством, а он не мог им быть. Поэтому он терпеть не мог всего, что касалось Риджли.

— А ты?

— Я был для него лишь ненужным бременем, которое отец с трудом выносил. Особенно когда я шалил. Но шалости обеспечивали мне внимание. Поэтому я шалил много. Риджли был мне необходим. Я о нем заботился, в то время как мой брат — нет. Но у меня не было никаких надежд получить замок, поэтому я утопил свои мечты в вине и опозорил своего отца тем, что стал игроком. По крайней мере благодаря этому он знал, что я жив.

Адриан не знал, зачем он ей все это рассказывает. Он никогда и никому не говорил о подобных вещах. Но отношение Лорен к его словам облегчало ему признание. Он хотел, чтобы она больше знала о нем, чтобы понимала его, доверяла ему. А когда он делился с нею сокровенным, он становился ей ближе.

Ему было даже страшно оттого, что он желал этого так сильно.

Но ответом ему было лишь молчаливое понимание. И в этом молчании еще многое оставалось недосказанным.

— А ты, любимая, — сказал он в конце концов. — Каково расти дочерью врача?

— С любовью, — хотелось ей сказать.

Но как она могла об этом говорить, когда ему досталось так мало любви? Как объяснить, что любовь заставляла ее совершать поступки, невозможные при других обстоятельствах. Равно как недостаток любви толкал его на необычные поступки.

Она подняла голову, радуясь, что влажность ночи скрывает струившиеся по ее щекам слезы. Ей хотелось сказать ему, что она его любит, но она не имела права на это. У нее никогда не будет права сказать это, поэтому вместо того, чтобы ответить, она сделала вид, что спит. Она была уверена, что сны у нее будут беспокойными.

Но если ей и снились какие-то сны, то проснувшись в объятиях Адриана, она их не помнила. Сквозь тяжелые мокрые кроны деревьев еле-еле пробивался рассвет. Пошевелившись, она ощутила, что Адриан тоже пошевелился и взглянул вверх. Он моргал, так что она поняла, что он тоже немного вздремнул.

Сократ нашел себе место возле них. Он лежал отчасти на Адриане, отчасти на Лорен, и, похоже, занимал самое сухое место. Лорен весело и с некоторым оттенком зависти подумала о том, что Сократ явно не дурак. Проблемы у него были несложные, и он всегда умел извлечь максимум пользы из обстоятельств.

Она потянулась, и рука ее коснулась мокрой, растрепанной косы. Она представила, как ужасно выглядит. Может быть, даже утонувшая крыса выиграла бы от сравнения с нею. Однако Адриан, с его сонными глазами и медленными, ленивыми движениями выглядел необычайно привлекательно.

Дождь перестал, хотя с одеяла над их головами все еще капала вода. Лес был окутан туманом, и в этом серебряно-сером тумане на листьях сверкали хрустальные капли. Воздух уже не был таким тяжелым, как раньше. Теперь он был напоен приятной свежестью.

Сократ забрался на дерево, и Лорен видела, как он слизывает влагу с листьев. В желудке ее раздавалось голодное ворчание, а горло пересохло. Она встала и обнаружила, что все ее тело одеревенело.

Адриан поднял ее мокрое платье и растер ей ноги. Он массировал их до тех пор, пока она не почувствовала, что в них возвращается жизнь.

— Думаю, что первым делом нам нужно позаботиться о еде, — сказал Адриан, чувствуя, как ворчит его собственный желудок.

— Как насчет того, чтобы поискать реку?

— Мне кажется, что ночью я ее слышал… Мы, должно быть, недалеко от нее. Но мы не сможем ее пересечь до наступления ночи.

— Где бы нам достать немного еды?

— У тебя есть деньги?

Лорен кивнула.