Молочник

«Значит, это правда, – сказал третий зять. – До меня дошел слух, но, поскольку он исходил от твоего первого зятя, то я не был расположен к нему прислушиваться. Но эта Срань Максрань Маккакего все же сделал это с тобой?» Я пожала плечами, что означало, да, но что было, то прошло, к тому же он за это свое получил. «Да ладно», – единственное, что сказала я, что в зависимости от контекста могло означать, что угодно. В данном контексте оно означало, да оставь это, зять. Там уже меры приняты. И потом я думала, что в сравнении со всем случившимся – в особенности в сравнении с тем, что случилось бы со мной предыдущим вечером, если бы Молочника не убили, а вместо этого он вынудил бы меня встретиться с ним, как он меня к этому подготовил, – Какего Маккакего и его удар пистолетом вряд ли вообще стоили упоминания. «Не имеет смысла», – сказала я. «А по мне так имеет, свояченица, – сказал зять. – И как быть с принципами? Ты женщина. Он мужчина. Ты женского рода. Он мужского. Ты моя свояченица, и мне все равно, сколько членов его семьи убито, он ублюдок и был бы ублюдком, даже если бы у них никого не убили». Они не все были убиты. Убили только четверых. Из двух других один покончил с собой, другой умер случайной смертью.

Зять теперь сильно рассердился, и меня это тронуло. Значит, Какего Маккакего ошибался. Людям здесь не насрать. Но в зяте было и что-то еще, что-то связанное с этой его странной касающейся женщин умственной аберрацией, которой общество уже поставило диагноз. Со всем его идолопоклонством перед женщинами, со всей его верой в святость женского начала, в то, что женщины существа более высокого порядка, загадка жизни и все такое, он любое злоупотребление по отношению к ним именовал не иначе как изнасилование. Изнасилование для зятя не делилось ни на какие категории. У него на сей счет не было никакой уклончивости, риторических уловок, лукавых полемических приемов или четвертных количеств чего-то, или половинных количеств чего-то, или трехчетвертных количеств чего-то. Это была не презентационная упаковка. Изнасилование было изнасилованием. Еще оно было синяками. Пистолетом, приставленным к груди. Руками, кулаками, оружием, ногами, используемыми мужчинами преднамеренно или случайно-преднамеренно против женщин. НИКОГДА И ПАЛЬЦА НЕ ПОДНИМАЙ НА ЖЕНЩИНУ гласила бы, ко всеобщему смущению, надпись на футболке зятя, если бы только такая футболка существовала. В соответствии с его правилами – и моими тоже, по крайней мере до нападения на меня сообщества и Молочника, – посягательством мог считаться только физический контакт. Это означало, что все, что оставалось за рамками этого злоупотребления, все, что не было физическим: сталкинг без прикосновения, слежка без прикосновения, окружение, доминирование, манипулирование в отсутствие телесного контакта – все это не могло иметь места. И потому из всех, кто слышал про обхаживание меня Молочником, только третий зять, он единственный, безусловно, не считал, что это происходило.

То, что он не видел разрушительных воздействий на психику, было одним из его недостатков. А вот синяк он видел. «Почему бы тебе просто не выкинуть это из головы, зять? – сказала я. – Его отметелили – без преувеличений – сотни тысяч народу». Я добавила, что в этом наблюдалось некое временное совпадение, ощущение судьбы, проворство, некая космическая справедливость, которую легко можно описать, как чисто алхимический процесс. «Так что никаких других действий не требуется», – сказала я, изо всех сил стараясь довести до него эту мысль. Я просто устала от синяка, устала от Маккакего, устала от правил, от принятых в районе норм. Что же касается принципов, то иногда приходится говорить «в задницу эти принципы», и это иногда подошло сейчас, когда запас моей энергии исчерпался на все сто. «Так что тебе не надо этого делать», – сказала я, добавив, что его намерение вернуться назад и меня отвести назад будет означать, что нам придется отложить то, что мы собирались делать – отправиться на пробежку. «Но спасибо, зять, – сказала я. – Не думай, что я тебе не благодарна, потому что я тебе благодарна». Поразмыслив немного, зять сказал, что он все равно его отметелит. «В этом нет нужды», – сказала я. «И все же», – сказал он. «Да ладно», – сказала я. «Да ладно – это как?» – сказал он. «Да ладно, пусть уже», – сказала я. «Да ладно, пусть уже – что?» – сказал он. «Да ладно пусть уже, если тебе так нравится». – «Да ладно пусть уже, мне, конечно, нравится». – «Ну, тогда да ладно, бог с ним». – «Да ладно», – сказал он. «Да ладно», – сказала я. «Да ладно», – сказал он. «Да ладно», – сказала я. «Да ладно».