Молочные зубы

– Принеси ей пакет со льдом…

Когда он протянул маме шорты, Сюзетте пришлось отнять от лица ткань, зажимавшую рану. Пока она натягивала их на себя, Ханна не сводила глаз с ее ожога – большого черно-красного кружка, напомнившего девочке жерло вулкана. Бедный папа никак не мог справиться с паникой. Он подскочил к морозильнику и поднял сухое полотенце, которое незадолго до этого уронил на пол.

– Прости…

– Что случилось? – спросила мама.

– Я не думал… просто… мне нужно было на несколько минут отойти… – Он повернулся к Ханне. – Прости меня, девочка моя.

Папа осторожно приложил к ее запястью пакет со льдом и примотал его полотенцем.

– Черт возьми, не могу поверить, что…

– Ничего, дорогой, все хорошо, мы в порядке… Но нельзя уезжать, не потушив костер.

Папа в отчаянии помчался на задний двор, залил из шланга их маленький костер, вернулся обратно, неся в руках несколько тарелок с едой, и с грохотом поставил их на кухонную стойку. Ханне и сейчас не нравилось, что он был похож на законченного наркомана и с трудом соображал, что делает.

– Ну что, все готовы? Ханна, lilla gumman, прости меня…

Девочке хотелось, чтобы он взял ее на руки и отнес в машину. Но вместо этого он понес маму. Ханна хныкала. От пакета со льдом стало только хуже; кисть теперь не просто болела, а пульсировала, словно в нее вонзились сотни острых осколков.

– Идем, Ханна, – бросила через плечо мама. – Я знаю, тебе больно, но уже совсем скоро мы будем в больнице.

* * *

Чтобы доехать туда, понадобилось всего несколько минут, и родительница все это время изображала из себя хорошую мамочку. Она снова и снова повторяла, что все обойдется, велела глубоко дышать и совсем не напоминала сумасшедшую. Более того, со стороны могло даже показаться, что у нее ничего не болит. Время от времени папе, который без конца нажимал на газ, приходилось резко тормозить.

На фоне темного неба вывеска «Отделение неотложной помощи Шейдисайд» выделялась ярким пятном. Парковка практически пустовала.

В приемном покое папа усадил маму в удивительно уродливое оливково-зеленое кресло, бросился к посту медсестры и с такой скоростью затараторил о «дочери» и «жене», что Леди-за-Столом попросила его успокоиться и говорить медленнее.

А потом ответила, что это займет всего пару минут. Папа сел по другую сторону от мамы, которая теперь оказалась посередине, и заполнил бумаги. Ее веки подрагивали, она прижимала к щеке сложенную в несколько раз ткань, а свободной рукой держала папу за руку. И была бледна как полотно.

– Не могу поверить, что она это сделала, – выдавил папа.

Ханна знала, что он говорил о ней, поэтому страшно нахмурилась и выпятила губу. У нее и на этот раз ничего не получилось. Марая бумагу неразборчивыми каракулями, папа время от времени поглядывал на нее, его лицо выражало разочарование. Ханна хотела объяснить ему, что предприняла попытку, следуя воле заклинания, но мама оказалась намного сильнее, чем ей казалось. Она не сгорела, как конфетти или портрет Мари-Анн. Не полыхнула и не растворилась в облаке пепла. После ее заклинания она должна была не плакать и стонать как идиотка, а исчезнуть навсегда. Предполагалось, что папа станет свободен, но теперь он почему-то мучился больше всех.

Он протянул Леди-за-Столом планшет и опять сел, злобно хрустнув слишком длинными ногами.

– Не злись на нее… – Мама взяла его за руку; ее взгляд блуждал, и Ханна немного от нее отодвинулась, боясь, как бы та не заблевала ее. – Она не понимает. Не знает, что хорошо и что плохо, не умеет отличать добро от зла. Для нее игра превращается в реальность, а реальность – в игру. И что толку сходить с ума, если она даже понятия не имеет, что делает.

– Что же с ней происходит?

Они странно смотрели и странно говорили, будто и не о дочери вовсе, а ведь она находится рядом и может их видеть и слышать.

Ханна опустила взгляд на ноги и грязную юбочку, опасаясь, что превратилась в невидимку. Но по-прежнему могла себя видеть и слышала все, что говорили мама и папа. Она шмыгнула носом и проглотила слезы.

– С ней явно что-то не так, – сказала мама. – На уровне химии. Какой-то сбой.

– Что будем делать?

– Не знаю.

Сюзетту пригласили на осмотр, а когда поняли, что у нее что-то с ногами, прикатили кресло-каталку. Папа хотел пойти с ней, и Ханна подумала, что они бросят ее в приемном покое.

– Останься с Ханной, – велела мама. – Доченька, тебе сделают рентген и посмотрят, как твоя ручка, хорошо? Это совсем не больно!

Маму увезли на каталке.

Ханна пододвинулась ближе к папе, хотя на самом деле ей хотелось сесть ему на коленки. Нет. Она жаждала совсем другого, чтобы он схватил ее в охапку, усадил на колени и стал шептать ласковые слова, от которых ей становилось хорошо. Но он ничего такого не делал. Только неподвижно смотрел на нее, морща от беспокойства брови и лоб.

– Моя lilla gumman…

Однако голос его доносился словно с другого края Солнечной системы. Она обвила правой ручкой его ладонь: мы вместе? У нас все хорошо? Как же она его любила.

– Мы проследим, чтобы ты получила всю необходимую помощь. Все будет замечательно, правда?