Молодая Екатерина

Вернемся в Киль. Карл-Фридрих понимал, что русская перспектива после вступления на престол Анны Иоанновны стала для Петера призрачной. Сразу же после смерти герцога в 1738 г. ко двору по приказанию императрицы прибыл русский посланник в Дании А.П. Бестужев-Рюмин. Он вскрыл герцогский архив и без всякого сопротивления придворных изъял оттуда некие грамоты¹⁷⁴. Что это были за бумаги? Вероятнее всего, экземпляры брачного договора и копии завещания Екатерины I, позволявшие голштинскому «чёртушке» претендовать на корону. Именно тут корни ненависти Карла-Петера к будущему канцлеру.

Оставался шведский вариант. Здесь горизонт выглядел яснее. Королевская чета не имела детей, и по некоторым косвенным намекам в Киле понимали, что Карл-Петер, отвергнутый на востоке, может быть провозглашен наследником на севере. Сама Ульрика-Элеонора ненавидела мальчика так же горячо, как Анна Иоанновна. Когда в 1737 г. голштинский посланник тайный советник фон Пелин побывал при шведском дворе, зондируя почву, ему был оказан самый холодный прием. Однако в ригсдаге думали иначе, чем в покоях королевы, – при бесплодии монархини альтернативы маленькому Готторпу не было.

Следовало круто поворачивать руль, вновь меняя покровительствующую державу, и знакомить Петера со шведской частью наследства. Такой фактический отказ от России должен был успокоить Петербург. Штелин утверждал, будто до воцарения Анны «принц воспитывался в греко-российском исповедании и его учил Закону Божию иеромонах греческой придворной церкви». Практически все исследователи, комментировавшие этот пассаж, сомневаются в достоверности сведений профессора. Петеру исполнилось всего два года, когда Анна заняла престол, и его рано было учить Закону Божию¹⁷⁵, разве что ходить с ним в придворную церковь. Кроме того, согласно договору, хотя сама герцогиня и сохраняла православие, ее наследники мужского пола становились лютеранами. Однако возможна и компромиссная трактовка. Вскоре после рождения «принц был окрещен евангелическим придворным пастором докто-ром Хоземаном», но в ожидании русского престола отец не препятствовал иеромонаху, приехавшему вместе с Анной Петровной, возиться с ребенком.

Как бы там ни было, теперь из Петера взялись лепить шведа, ему преподавали шведский язык, воспитывали в строгом лютеранстве шведского образца. При кильском дворе служило немало выходцев из Швеции, приехавших еще при бабушке. Некоторые из них остались с великим князем и в Петербурге. «Кого он любил всего более в детстве, – писала Екатерина о муже, – и в первые годы своего пребывания в России, так это были два старых камердинера: один Крамер, ливонец, другой – Румберг, швед. Последний был ему особенно дорог. Это был человек довольно грубый и жестокий, из драгун Карла XII»¹⁷⁶. Настроения реванша по отношению к империи Петра Великого в Швеции были очень сильны, недаром до конца века России пришлось выдержать еще две войны с северной соседкой. В дипломатической сфере Швеция почти постоянно оставалась зоной напряжения и недоброжелательности.

Неприязнь к родине матери – одно из первых, ясно осознанных чувств, которые маленький герцог впитал в своем окружении. Оно подкреплялось еще и известиями о том, как грубо императрица Анна приняла голштинских посланников, прибывших сообщить о кончине Карла-Фридриха. Россия в лице своей самодержицы указывала сироте на дверь, и положения не мог изменить даже ласковый прием посольства царевной Елизаветой. В тот момент она была никем.

Так случилось, что даже детские развлечения, не имевшие дурных целей, символически настраивали Карла-Петера на определенный лад. Члены Ольденбургской гильдии Св. Иоганна ежегодно проводили в Голштинии состязание стрелков. Мишенью служила двухголовая деревянная птица, поднятая на несколько метров над землей. Самый меткий удостаивался титула «предводителя стрелков». В 1732 г. им стал Карл-Фридрих (подаривший гильдии по этому случаю золотое яблоко из приданого своей жены), а пятью годами позднее девятилетний Петер¹⁷⁷. Хорошая забава для будущего русского императора – стрелять в двуглавого орла.

К 1737 г. «предводитель» ольденбургских «стрелков» уже был твердо убежден, что станет наследником Карла XII, и неприятности, могущие случиться в Петербурге, его живо интересовали. Упражняясь в шведском, маленький герцог переводил газетные статьи, из которых у Штелина сохранилась одна весьма примечательная – «о смерти императрицы Анны, о наследии ей принца Иоанна и об ожидаемых произойти оттого беспокойствах»¹⁷⁸. Беспокойства действительно произошли. Казалось, с провозглашением Иоанна Антоновича русским императором последние надежды для кильского сироты утрачены. Но история выкинула новое коленце.