Молодая Екатерина

Свой гнев Елизавета обычно не контролировала. Доставалось всем, кто находился поблизости. Выговор получала ни в чем неповинная великая княгиня, ее парикмахер, а случись поблизости собачка, и та бы заслужила пинка. Обезоружить императрицу могло только полное признание вины. Крузе научила молодых безотказной фразе: «Виноваты, матушка!» – которой Екатерина впоследствии пользовалась. Но Петр не мог выговорить подобных слов, он всегда начинал кипятиться и возражать, чем еще больше распалял тетку.

То был первый случай, когда Елизавета напомнила племяннику о судьбе царевича Алексея, пригрозила крепостью и лишением наследства. В феврале 1747 г. Мардефельд писал об отношениях великого князя и государыни: «Ежели императрица ему приказывает, а ему сие не по нраву, то противится, тогда повторяет она приказание с неудовольствием, а порой и с угрозами, он же оттого в нетерпение приходит и желал бы от сего ига избавиться, но недовольно имеет силы, чтобы привести сие в исполнение». Прусский посол верно передал манеру поведения сторон. О великой княгине старый дипломат сообщал в Берлин: «Еще пять месяцев назад (т. е. в октябре 1746 г. – О.Е.) была она девицей. Общее мнение гласит, что, хотя поначалу супруг ее полагал, что дело свое исполнил до конца, однако же граф Разумовский, президент Академии, взялся довершить ради блага великой сей Империи. Ее Императорское Высочество держит это в секрете, в чем помогает ей обер-гофмейстерина»²⁵¹.

Речь пока не шла о получении наследника «со стороны», а лишь о том, чтобы «довершить» работу, для которой у великого князя не хватало сил. Обычно принято извиняться перед читателем за интимные подробности биографии героев. Но частная жизнь наших персонажей была публичным скандалом. О ней, нимало не смущаясь, доносили иностранные дипломаты, ее рассматривали на консилиумах лейб-медики, в нее властно вмешивалась императрица, принимая доносы и обсуждая с приближенными.

«Граф Разумовский» – родной брат фаворита, вернее, тайного мужа Елизаветы – Кирилл. Дело с неспособностью цесаревича постарались решить по-семейному, выведя на поле «запасного игрока». Его попытки сближения с Екатериной относились к лету 1748 г., но, как видно из донесения Мардефельда, обсуждались императрицей и обер-егермейстером за пару лет до этого. Видимо, тогда решили повременить и дать молодым фору.

А пока в Ораниенбауме – резиденции, подаренной Петру в 1744 г., – великий князь выстроил земляную крепость, назвал ее именем жены – Екатеринбург – и штурмовал со своими импровизированными войсками. Символичность его поведения была очевидна.

«НЕКОТОРЫМ ОБРАЗОМ ВРЕДИЛ»

Екатерина же продолжала жаловаться на невнимание мужа. По ее словам, Петр «ухаживал за всеми женщинами; только та, которая носила имя его жены, была исключена из его внимания»²⁵². Великая княгиня с завидным упорством перечисляла увлечения супруга: «Я очень хорошо видела, что великий князь совсем меня не любит; через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблен в девицу Карр, фрейлину императрицы… Он сказал графу Дивьеру, своему камергеру, что не было и сравнения между этой девицей и мною. Дивьер утверждал обратное, и он на него рассердился; эта сцена происходила почти в моем присутствии»²⁵³. В июне 1746 г., когда великокняжеская чета вместе с императрицей посещала Ревель, Петр увлекся «ненадолго некоей Цедерспарр: он не преминул… поверить мне это тотчас же».

О сердечных склонностях наследника свидетельствовали и другие современники. Мардефельд называл великого князя «любителем выпивки и любовных похождений»²⁵⁴. А Штелин писал о «привязанности» ученика к «чувственным удовольствиям, которые более расстраивали, чем развивали его суждения». В последнем случае речь идет о познавательных способностях юноши, открывавшего мир через чувства, а не через «глубокие размышления»²⁵⁵.

Неудивительно, что при нервном, впечатлительном характере, Петр был влюбчив. Неудачи с женой подталкивали его к нарочитому бравированию своими сердечными привязанностями. Недаром о Карр он рассказывал так, чтобы Екатерина слышала. Великий князь старался уязвить самолюбие супруги после того, как его собственное было уязвлено. Вероятно, Петр хотел таким способом расшевелить Екатерину, вызвать к себе интерес. Но она поняла его превратно. И, сама непонятая, продолжала страдать в одиночестве[13].

Позднее она корила себя за излишнюю сдержанность с мужем. Во время болезни Петра зимой 1746 г. «я интересовалась его состоянием по своей природной отзывчивости, – писала Екатерина, – но была очень застенчива и сдержанна в отношении к нему и к императрице. Мне казалось, что оба они постоянно расположены напасть на вас, и я боялась поставить себя в неловкое положение с ними; с другой стороны, принцип совсем не быть в тягость часто мне вредил… при большей дерзости и меньшем количестве чувства, я пошла бы много дальше, но моя природная услужливость заставляла меня уступать место, между тем, как без нее я бы его удержала»²⁵⁶.