Молодая гвардия

– Мы д-должны отказаться от каких бы то ни было возможностей б-благополучного исхода, – сказал он и посмотрел на всех открытым, мужественным взглядом. – К-как ни больно, к-как ни трудно отказаться, мы должны отказаться от мысли, что мы сможем остаться здесь до прихода Красной Армии, оказать ей помощь с тыла, от всего, что мы хотели сделать даже завтра… Иначе мы п-погибнем сами и п-погубим всех наших людей, – говорил он, едва сдерживая себя. Все слушали его, бледные и неподвижные. – Немцы разыскивают нас несколько месяцев. Они знают, что мы существуем. Они попали в самый центр организации. Если они даже ничего, кроме этих подарков, не знают и не узнают, – подчеркнул он, – они схватят нас всех, кто группировался вокруг клуба, и еще десятки невинных… Ч-что же делать? – Он помолчал. – Уходить… Уйти из города… Да, мы должны разойтись. Не все, конечно. Ребят из поселка Краснодон вряд ли затронет этот провал. Первомайцев – тоже. Они смогут работать. – Он вдруг очень серьезно посмотрел на Улю. – За исключением Ули: она, как член штаба, может быть в любой момент раскрыта… Мы честно боролись, – сказал он, – и мы имеем право разойтись с сознанием выполненного долга… Мы потеряли трех товарищей, среди них лучшего из лучших – Ваню Земнухова. Но мы должны разойтись без чувства упадка и уныния. Мы сделали все, что смогли…

Он замолчал. И никто не хотел и не мог больше говорить.

Пять месяцев шли они рядом друг с другом. Пять месяцев под властью немцев, где каждый день по тяжести физических и нравственных мучений и вложенных усилий был больше, чем просто день в неделе… Пять месяцев – как пронеслись они! И как же все изменились за это время!.. Сколько познали высокого и ужасного, доброго и черного, сколько вложили светлых, прекрасных сил своей души в общее дело и друг в друга!.. Только теперь им стало видно, что это была за организация «Молодая гвардия», скольким обязаны они ей. И вот они должны были сами, своими руками распустить ее.

Девушки – Валя, Нина, Оля – тихо плакали… Уля сидела внешне спокойная, и страшный, сильный свет бил из ее глаз. Сережка, склонив лицо к столу, выпятив свои подпухшие губы, выводил ногтем узоры по скатерти. Туркенич молчал, глядя перед собой светлыми глазами; в тонком рисунке его губ явственней обозначилась суровая волевая складка.

– Есть д-другие мнения? – спросил Олег.

Других мнений не было. Но Уля сказала:

– Я не вижу необходимости уходить мне сейчас. Мы, первомайцы, мало были связаны с клубом. Я подожду, может быть, я могу работать дальше. Я буду осторожна…

– Тебе надо уйти, – сказал Олег и снова очень серьезно посмотрел на нее.

Сережка, все время молчавший, вдруг сказал:

– Ей обязательно надо уходить!

– Я буду осторожна, – снова сказала Уля.

С тяжелым чувством, не глядя друг на друга, они приняли решение оставить тройку из штаба в составе Анатолия Попова, Сумского и Ули, если она не уйдет. Если вернется Люба и выяснится, что она может остаться, она будет четвертой. Наметили возможные места явок: у Натальи Алексеевны, у Кондратовича, у коммунистки с почты. Вынесли решение: уходить всем так скоро, как только будет возможно. Олег сказал, что он и девушки-связные не уйдут до тех пор, пока всех не предупредят. Но никто из членов штаба и близких к штабу сегодня уже не должен был ночевать дома.

Они вызвали Жору, Сергея Левашова и Степу Сафонова и сообщили им решение штаба. Потом стали прощаться. Уля подошла к Олегу. Они обнялись.

– Сп-пасибо, – сказал Олег. – Спасибо, что ты была и есть…

Она нежно провела рукой по его волосам.

Но когда девушки стали прощаться с Улей, Олег не выдержал и вышел во двор. Сережка вышел за ним. Они стояли неодетые, на морозе, под слепящим солнцем 1943 года.

– Ты все понял? – глухо спросил Олег.

Сережка кивнул головой:

– Все… Стахович может не выдержать… Так?

– Да… И нехорошо было бы сказать об этом: нехорошо не доверять, когда не знаешь. Его уже, наверно, мучают, а мы на свободе.

Они помолчали.

– Куда думаешь идти? – спросил Сережка.

– Попробую перейти фронт.

– И я… Пойдем вместе?

– Конечно. Только со мной Нина и Оля.

– Я думаю, Валя тоже пойдет с нами, – сказал Сережка.

Сергей Левашов с угрюмым и неловким выражением подошел прощаться к Туркеничу.

– Обожди, ты что? – сказал Туркенич, внимательно глядя на него.

– Я останусь пока, – угрюмо сказал Левашов.

– Неразумно, – тихо сказал Туркенич. – Ты ей не помощь и не защита. Ты еще не дождешься ее, как тебя возьмут. А она – девушка ловкая: или убежит, или обманет…

– Не пойду, – сказал Левашов.

– Пойдешь со мной через фронт! – резко сказал Туркенич. – Я еще пока не сменен…

Левашов смолчал.

– Ну, товарищ комиссар, вместе через фронт? – сказал Туркенич, увидев вошедшего Олега. Но, узнав, что образовалась уже группа в пять человек, покрутил головой: – Всемером многовато… Значит, до встречи здесь же, в рядах Красной Армии!..

Они взялись за руки, потянулись поцеловаться. Туркенич вдруг вырвался, махнул обеими руками и выбежал. Сергей Левашов поцеловал Олега и вышел за Туркеничем.