Молодой Алданов

И все же в культурном отношении Киев явно уступал не только обеим российским столицам, но и Одессе. Особенно это касалось литературного сообщества. Из знаменитых дореволюционных литераторов в этом городе несколько лет жили Шолом-Алейхем да Александр Куприн (1894-1901 гг.). В некрологе «Памяти А. И. Куприна» (1938) Алданов писал: «Не принадлежа к числу самых близких к нему людей, я очень его любил и хорошо знал, - впервые увидел лет тридцать пять тому назад, еще будучи гимназистом». Говоря о киевских писателях, нельзя не отметить и такого знаменитого уроженца этого города, как Александра Вертинского, который в годы своей молодости (1905-1913) подвизался в Киеве в качестве литератора: он писал театральные рецензии на выступления знаменитостей, публиковал небольшие «декадентские» по духу рассказы в местных газетах: в «Киевской неделе» - «Портрет», «Папиросы Весна», «Моя невеста», в еженедельнике «Лукоморье» - рассказ «Красные бабочки». Вертинский был завсегдатаем литературно-художественного салона Софьи Зелинской, где собирались такие выдающиеся деятели первого русского авангарда, как художники Александра Экстер, Марк Шагал, Казимир Малевич, Александр Осьмеркин, Натан Альтман, поэты Михаил Кузмин, Бенедикт Лифшиц и др. Салон С. Н. Зелинской - единственный в своем роде киевский «культурный очаг», оставивший яркий след в истории русской культуры начала ХХ в.

Молодой Марк Ландау отнюдь не был посетителем салона Зелинской. А вот с мыслителями Серебряного века, которые родились и жили в Киеве, - Николаем Бердяевым и Львом Шестовым - Марк Алданов поддерживал отношения в эмиграции.

Такова в общих чертах физиономия города, в котором появился на свет Марк Ландау и где прошли его детство, отрочество и студенческие годы. У Алданова можно найти характеристики самых разных городов. В своей «Повести о смерти» (1952) сложил он хвалебную песню и о Киеве:

Большой сезон открылся очень рано, еще до морозов. Обычно он в Киеве начинался позднее: со знаменитой ярмаркой, называвшейся «Контрактами». На нее съезжались не только купцы со всех концов России, но и помещики, великорусские, малорусские, польские, даже те, которые никаких контрактов заключать не предполагали. Ярмарка была перенесена в Киев приказом Павла I из какого-то другого города, и обычаи на ней были очень старые, частью русские шестнадцатого века, частью польские, частью даже перешедшие с турецких рынков. Были ряды, серебряный, суконный, шелковый, меховой, коверный, ножевой, восточных ароматов. Всё продавалось очень дешево <...>. Особенно славились сласти, варенье, пряники. Киевские купцы признавались иностранцами самыми честными в России после псковских (худшими считались московские). Торговали преимущественно хохлы, но также кацапы, евреи, армяне и греки. Как-то все уживались. <...> Сглаживалась национальная рознь и в обществе. Коренные хозяева города вообще недолюбливали и великороссов, и поляков. С поляками были вековые исторические счеты. <...> Сахарные заводы строили в губернии великороссы, украинцы, поляки, евреи, немцы, и в деловых отношениях никто с национальностью не считался. Политикой в Киеве интересовались мало. <...> К действиям петербургского правительства относились иронически. Когда одновременно были заложены какой-то дворец и какой-то мост, остряки в Киеве так определяли разницу: «Дворца мы не увидим, но его увидят наши дети; мост увидим мы, но наши дети его не увидят; отчета же в деньгах не увидит никто на земле». Впрочем, сходную шутку приписывали в Петербурге князю Меншикову. К западным странам ни малейшей враждебности не чувствовали; напротив - относились с большим интересом и уважением. <...> Перестройке и украшению древнего города способствовали вечные пожары. На них обычно, даже ночью, приезжал сам «Безрукий», - так в Киеве называли генерал-губернатора Бибикова, потерявшего руку в Бородинском сражении. При нем в городе шла годами перестройка[18]. Центр переходил с Печерска в прежнюю Крещатикскую долину. Там уже возвышался над другими домами двухэтажный почтамт, и говорили, что скоро будет выстроен каким-то отчаянным человеком трехэтажный дом. <...> Открывались всё новые магазины, и чтобы никого не отталкивать в разноплеменном населении, владельцы часто составляли вывески на французском языке: «Magasin de братья Литовы», «Magasin de Ривка», «Magasin de Грицько Просяниченко».