Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества

Так проявляется диалектика, посредством которой человек в своем индивидуальном труде, в своей экономической деятельности обмена поднимается над субъективностью к общественной всеобщности, — это развертывание хорошо нам известно из иенских произведений Гегеля. Этот процесс описывается Гегелем следующим образом: "Для него важно не дело как "это" его единичное дело, а оно как дело, как всеобщее, которое есть для всех… А те, кто этим вмешательством считают себя обманутыми или выдают себя за таковых, скорее сами хотели обмануть таким же образом. Они выдают свои дела и поступки за нечто такое, что есть лишь для них самих и в чем они имеют в виду только себя и свою собственную сущность. Однако, делая что-то и тем показывая и выставляя себя публично, они своим действием прямо противоречат своему утверждению, будто хотят исключить самое публичность, всеобщее сознание и участие всех; претворение же в действительность, напротив, есть вынесение "своего" во всеобщую стихию, благодаря чему оно становится и должно стать делом всех"[20].

Итак, диалектика труда, человеческой деятельности, общественной практики включается в диалектику товарного отношения и подчиняется ей. Ведь Гегель ясно понимает, что с помощью лишь деятельности и труда нельзя постичь сложный характер общественной предметности. Простой процесс "отчуждения" (Entauberung), который содержится в деятельности и труде, должен принять сложную, капиталистически фетишизированную форму для того, чтобы выразить человеческие отношения как основу общественной предметности в современном буржуазном обществе. (В последней главе, посвященной Марксовой критике гегелевской теории отчуждения, мы подробно рассмотрим, в чем Гегель ошибается в своем изложении капиталистической формы "отчуждения труда" и каковы конкретные следствия его заблуждений.)

Здесь мы ограничимся тем, что покажем, куда ведет диалектика этих отчужденных форм предметности, развивающихся противоречий между деятельностью человека, его отношением к другим людям и его отношением к предметам его деятельности и удовлетворения потребностей. Гегель так резюмирует этот результат: "Сознание узнает на опыте, что обе стороны — одинаково существенные моменты, и тем самым узнает природу самого дела, а именно, что она не есть только дело, которое противополагалось бы действованию вообще и единичному действованию, и не есть действование, которое противополагалось бы устойчивому существованию и было бы родом, свободным от этих моментов как своих видов, а она есть сущность, бытие которой есть действование единичного индивида и всех индивидов и действование которой непосредственно есть для других или есть суть дела, и лишь суть дела оказывается действованием всех и каждого; сущность, которая есть сущность всякой сущности, есть духовная сущность. Сознание на опыте узнает, что ни один из указанных моментов не есть субъект, а напротив, растворяется в самой всеобщей сути дела, моменты индивидуальности, которые для безмыслия этого сознания поочередно рассматривались как субъект, объединяются в простую индивидуальность, которая, будучи "этой" [индивидуальностью] столь же непосредственно всеобща. Сама суть дела вследствие этого теряет положение предиката и определенность безжизненной абстрактной всеобщности, она, напротив, есть проникнутая индивидуальностью субстанция-субъект, в котором индивидуальность есть в такой же мере в качестве себя самой или "этой'' [индивидуальности], как и в качестве вcex индивидов, и всеобщее, которое только в качестве "этого" действования всех и каждого есть бытие, действительность, состоящая в том, что "это" сознание знает ее как свою единичную действительность и как действительность всех"[21].

Уяснение этой связи сделало возможным снятие индивидуального сознания в общественной объективности. Здесь "субъективный дух" становится "объективным духом". Гегель заканчивает первый раздел двумя главами о разуме, предписывающем законы, к разуме, проверяющем законы. Эти главы содержат резкую критику философии Канта и Фихте как высшего философского выражения этой ступени в развитии человеческого сознания, где общее отношение субъективного сознания к объективной действительности не возвышается над той непосредственностью, для которой противостоящий общественный мир объектов должен оставаться чем-то чуждым, даже враждебным. Содержание этой критики Канта и Фихте нам известно из анализа иенских произведений Гегеля, поэтому мы не будем касаться этого вопроса.