Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

А вот если оказывается, что «природы» в чистом, первозданном виде давно не существует; если у человека природа всегда предварена культурой; если один человек при взгляде на море видит гегельянство, а другой — экзистенциализм; если то, что называется «природой» у философов, не имеет ничего общего с природой, которую знают биологи, а представляет собой лишь культурный символ, изменяемый исторически, то суждения философов о природе и ее влиянии на их мышление становятся крайне интересными для нас. Ведь они становятся равносильными признанию: «На меня повлияла не современная культура, а культура давно прошедших времен».

Здесь заканчивается география и начинается философская психология, которую В. Дильтей называл пониманием.

В этом случае смотреть на природу, описываемую философами, надо совсем иначе. Она — уже не какая‑то географическая данность. Она — не просто ландшафт. Она уже представляет собой результат проекции внутреннего мира мыслителя на окружающий его внешний мир. Но при этом мыслитель далеко не всегда сознает, что сам — своим умонастроением — делает окружающий мир таким, что это состояние его души накладывает отпечаток на видимые окрестности. Наоборот, ему кажется, что окрестный ландшафт формирует склад его ума и души. По крайней мере, в детстве и в молодости.

Почему же все видится в таком, перевернутом виде?

Искать ключ к разгадке этой тайны надо, обращаясь к современной психологии, а еще лучше — к предваряющей ее немецкой «философии жизни». А если смотреть совсем в корень, а не увлекаться ризомами, то истоки учения о неосознаваемых проекциях внутреннего мира на мир внешний надо усматривать в учениях И. Г. Фихте и Л. Фейербаха[13].

* * *

Моралисты требуют от нас раньше думать о других, а уже потом о себе. Психологи скептичны: они знают, что такое невозможно, потому что больше всего человеку интересен он сам. Тот, кто не согласен с таким утверждением, пусть вспомнит, как всякий его знакомый делит фотографии на интересные и неинтересные. Неинтересными являются фотографии, на которых его нет. Интересными — на которых он есть. На любой групповой фотографии человек, прежде всего, находит самого себя. Иногда он из вежливости делает вид, что замечает на фото и кого‑то другого, как правило, того, кто рассматривает фотографии вместе с ним. Но человек грубый и искренний, то есть невежливый, сразу же находит на групповом фото себя и после этого немедленно утрачивает интерес к снимку.

Потому что больше всего человек любит наблюдать самого себя и изображать самого себя.

На втором месте в ряду его предпочтений те, кого он считает похожими на себя.

Прежде всего, мне интересен я, воплощенный в себе самом. Затем — я, воплощенный в других, которые суть мое подобие и порождение.

Что это? Предельный эгоизм? Или всего лишь попытка ответить на предельный эгоизм других, всецело поглощенных самосозерцанием. Отчаянная попытка обратить на себя хотя бы малейшее внимание. Вся наша жизнь, по мнению Ф. Ницше, есть сплошной отчаянный крик: «Выслушайте меня! <…> Прежде всего, не смешивайте меня с другими!»[14].

Крик, обращенный не только к людям, но и к Существам Высшим.

В окружающем нас мире мы везде ищем себе подобное — и хвалим его, чтобы указать на себя. Говоря о том, кого мы хвалим, мы повествуем о себе — чем, собственно, только и занимаемся на протяжении всей своей жизни. Мы совершаем великие подвиги, совершаем открытия, жертвуем собой, проявляем чудеса альтруизма, даже занимаемся самоуничижением — и все ради того, чтобы сказать «Выслушайте меня! <…> Прежде всего, не смешивайте меня с другими!»?

* * *

На столь циничном допущении всеохватного и всепроникающего общечеловеческого эгоизма основывается современная психология. В частности, именно на него опирается проективная методика исследования личности, предложенная в 1939 году врачом и психологом Леопольдом Зонди (1893–1986).

Этот врач из Австро — Венгрии столкнулся с такой проблемой. В первой половине двадцатого века, несмотря на успехи просвещения, еще встречались отдельные неразвитые индивиды, не способные внятно описать свое душевное состояние. (Сегодня это — массовое явление). Как правило, не способные рассказать о своих душевных состояниях и переживаниях люди жили в глубинке (в Австро — Венгрии глубинка расположена высоко в горах — чем выше в горы, тем глуше место). В городе такими были психически неразвитые, недужные люди. Они не могли описать свое внутреннее состояние, поскольку язык их был слишком беден и примитивен, а способность к рефлексии — столь же удручающе низка, сколь у самых продвинутых пользователей Интернета. Дело доходило до того, что такие аномальные индивиды могли произвести только школьный рассказ по картинке — они не могли повествовать о чем‑то таком, чего они предварительно не увидели.