Молодой Ленинград 1981

Где вы были, нужные слова,
Ласковые, нежные, простые?..
В пятом — класс меня не узнавал,
Молчуном — в десятом окрестили.

Да и сам я к выводу пришел,
Что, увы, далек от идеала —
Мрачноват, характером тяжел
И лицом — каких вокруг немало.

Не поцеловавшись ни с одной,
Уходил на службу из деревни.
Воротился к стороне родной,
Не найдя нигде своей царевны.

Все грустил, вздыхая горько:
«Где уж нам!
Ведь всему застенчивость виной…»
А слова за той ходили девочкой,
Что следила искоса за мной.

В ЖИЗНИ МОЕЙ

Туча и солнце.
И хочется очень дождя.
Снова бессонницей
Вечер грозит, уходя.
Ночь надвигается.
Быть, вероятно, грозе.
Жизни слагаются
Наши — из наших друзей.

Белые ночи —
И черные-черные дни.
Черные ночи —
И белые-белые дни.
Мы не теряем,
Когда нам друзья не сродни.
И умираем,
Когда остаемся одни.

Был я везучим
И буду на добрых друзей.
Солнце и тучи.
Ширится море огней.
…Даже измучась,
Будь, и о том не жалей, —
Солнцем, и тучей,
И солнцем в жизни моей.

«Волны, словно рессоры…»

Волны, словно рессоры,
Качали бронзоволицых.
В небе металось солнце
Рыжим хвостом лисицы.

Но пролетело лето
Дробным топотом яблок.
Дикие кони ветра
Перемахнули сентябрь.

Хлопая, как петарды,
Птиц понеслись кочевья…
Осени
          леопарды
Бросились
                на деревья!

Валерий Суров ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА Повесть

— Водитель мотоцикла! Остановитесь! — раздался голос из динамика.

Звук проплыл по ночной улице. Спросонья пробормотали грачи на верхушке старого тополя.

— Остановитесь! — вновь гаркнул репродуктор. Вспыхнула голубая мигалка на крыше машины ГАИ и всплесками осветила деревянное здание пожарной команды, каланчу…

— Черт! — пробормотал Василий Петрович. — Раз выбрался в город — и сразу же напоролся…

«Ява» мчалась по колдобинам мимо длинной кирпичной стены. Между «Жигулями» и мотоциклом оставалось всего несколько метров, когда Корнев повернул руль вправо. Пролетев по воздуху, он удачно приземлился на заднее колесо и промчался мимо овощного ларька.

«Жигулям» пришлось объехать глубокую канаву, но Корнев уже урвал метров сто… Скатив с моста через Челнинку, круто повернул в гору и попер вверх под таким углом, что даже выскочивший из машины лейтенант присвистнул.

Одолев сложный подъем, Корнев помчался по деревенской улице, выскочил на асфальт и выжал газ. На повороте едва не пробил забор, не успев затормозить. Мотоцикл занесло — задымила покрышка. Минул ворота. Проехал длинный ряд тягачей. Спешно открыл свой вагончик, вкатил мотоцикл в кладовку и захлопнул за собой дверь. Не включая света, долго смотрел в окно — не ищут ли его. Но на улице было тихо. Корнев занавесил окно газетами.

Прошло уже два месяца, как купил он на толкучке этот мотоцикл полугоночного образца, а номера все не получил, потому что не имел Василий Петрович водительских прав…

Он поставил чайник на электрическую плитку, развернул полосатый матрац на крышке большого рундука.

Вначале он только работал в вагоне, а потом стал и ночевать. Вскоре притащил со склада матрац, одеяло, взял у монтера плитку, чайник попросил у директора профкурсов… Двухкомнатный вагон на металлических салазках стоял в ста метрах от обрывистого берега Камы, и ночами здесь было тихо.

Василий Петрович попил чаю, разделся и лег. Но не спалось. Случай с погоней не давал покоя. Ну, пристало подростку удирать от милиции, а ему-то уже тридцать!.. Было обидно за себя, за вечную свою неустроенность. Все сознательные годы ездил по стране и, как писала ему мать, не наездил ни кола ни двора… Кое-как женился, родилась дочь — но жена не захотела жить с ним… Да и он, впрочем, не жалел. Тоска оставалась только по дочери… Единственное, что отвлекало, — работа. И когда вкалывал монтажником, и теперь — художником треста.

«Неужели в тридцать лет не иметь ни кола ни двора совсем плохо?» — размышлял он, ежась под тонким одеялом.

В темноте нервно гавкнула дворняжка. На фоне газеты застыл силуэт фотоувеличителя «Крокус».