Молодой Ленинград ’77

— Сашок! — крикнул механик, выходя за Силантьевым из кубрика, — Куда-то запропастился…

— Ладно, пусть бегает, — снисходительно ответил Силантьев, спускаясь по сходне.

Сашка, спрятавшись на корме за лебедкой, провожал подозрительным взглядом близких ему людей.

В Кронштадте Сашка встретился с Шуркой в Петровском парке. Штиль был на море и на душе у ребят. Они, покачиваясь на чугунных цепях-качелях, впервые после войны ели мороженое, потом ходили к мысу, и Сашка на пирсе показывал Шурке, как надо бить вальс-чечетку, разные колена под разные частушки, вроде: «Шел трамвай тридцатый номер, на площадке кто-то помер, за нос тянут мертвеца, лан-ца, дрип-ца, оп-ца-ца!», и при этом помахивал рукой над ботинками.

— Яблочко, — говорил серьезно Сашка, — отживает… моряк должен петь и плясать и в карты играть…

Шурка рыдала от смеха.

— Ты пойми, за границей, куда ни глянь, — казино! — продолжал Сашка. — И вдруг тебе надо идти в казино, а там одни шулера и шпионы… и ты все замечаешь, чтобы на их удочку не клюнуть! А если бы мы везли… — От большой любви к Шурке он нес вздор, но не мог остановиться — Сашка плыл под парусами своей фантазии…

С Сашкой Шурка неделю не целовалась, и к вечеру она уже льнула к Сашке и тянула его к своему дому во двор на скамейку под чахлые кусты сирени. Ей хотелось целоваться.

И Шуркино желание исполнилось бы, не появись из-за кустов Вовка Клюква и двое его дружков.

— Ну что? — процедил Вовка, сняв со своих брюк флотский ремень. — Долго будем травить баланду?

— Вы что, с ума сошли! — вскочила Шурка, вздернув по-мальчишески рукава.

— Одну минуточку, — поднялся Сашка и, крикнув Шурке «беги», схватил Вовку за пояс брюк и так рванул на себя, подставив ему подножку, что пуговицы отлетели в стороны, брюки сползли к земле. Сашка на деле испытал морской прием дяди Васи. Пока Клюква возился с брюками, Сашка подмял под себя одного из его дружков, Шурка вцепилась во второго.

— Ма-а-мка-а, ма-а-мка! — кричала Шурка просто так, для порядка, и что есть силы выколачивала на спине Вовкиного дружка барабанную дробь.

— Шурка, где ты? — выскочила из парадной мать. — Ах вы негодные! — увидев потасовку, кинулась она к ребятам.

За ней выбежала мать Клюквы.

Вовка, придерживая штаны, улепетывал с дружками на улицу.

— Послушайте, ваш сын проходу не дает моей дочке! — возмутилась Шуркина мать, подходя к Вовкиной.

— Нужна ему твоя косолапая! — отрезала та, грузным телом опираясь на кочергу.

— Так чего пристает? — сказала Шуркина мать и велела дочке идти домой.

— Мам, а он можно к нам пойдет? — взглянула Шурка на потупившегося Сашку.

— Еще не легче, а это кто такой?

— Да Сашка, он до войны над нами жил. Помнишь Смирновых?

— Как не помнить, все в окно орал: «Лейся песня на просторе…» Вырос, вырос! — потрепала Шуркина мать Сашку по плечу. — Ну, иди.

— Он, мам, на буксире плавает, в мореходку поступает, в Сингапур поедет, отдадим ему папкин бинокль, он, он…

— Когда уходите? — перебила мать.

— В восемь ноль-ноль.

— Тогда давайте пить чай — ив кровать! Постели ему в отцовской комнате. Давно к нам мужчины не заходили, — пошутила Шуркина мать уже в коридоре.

А в это время дядя Вася пыхтел трубкой и ходил взад-вперед по пирсу. «Стремительный» мерно покачивался на приколе.

Дядя Вася плюнул в сердцах и пошел искать Сашку.

Вместо Сашки он встретил довоенного друга, с которым когда-то работал на пассажирском пароходе «Чапаев». Они зашли в ресторан. Механик спускал деньги и стеклянными глазами смотрел в свое «завтра». Оно предвещало ему низкий уровень жизни и высокий слог капитанской пословицы: «Жри, но не до зари!»

Утром Сашка с Шуркой взбежали на пирс.

Раздевшись догола, дядя Вася, отфыркиваясь, плавал за кормой. Увидев ребят, да еще с какой-то женщиной, механик нырнул в воду.

— Дядя Вася! Дядя Вася! — искал его по буксиру Сашка.

— Тише! Чего тебе? — прошептал механик, выглядывая из-за борта буксира.

— У меня бинокль есть, — приглушенно похвастался Сашка. — Шуркина мамка пришла, поговорить хочет.

— Иди, сейчас оденусь.

Механик, поспешно натянув брюки и тельняшку, решительной, трезвой походкой миновал сходню.

— Здравствуйте! Ольга Алексеевна, — подала ему руку Шуркина мать.

— Василий Петрович.

— Моя дочь.

— Знаю.

— Она в мореходку хочет поступать, а у нас только военная на Флотской… как вы думаете?

— Добре, чего думать-то! У нас блат, правда, Сашка? С Александром Мироновичем потолкуем…

— А возьмут?

— Надо прийти заякориться… — продолжал дядя Вася.

— Бери, бери! — увидев на пирсе женщину, да еще приятную лицом, крикнул с мостика капитан.

Сашка с Шуркой под возгласы «Ур-р-а-а!» бросились на буксир. Дядя Вася осторожно по сходне провел Ольгу Алексеевну и познакомил с капитаном.

— Понимаете, — говорила, как бы оправдываясь за столь нелепое посещение, Шуркина мать, — я-то знаю, что не возьмут, но они дружат с детства, она в яхт-клубе занимается. В общем, «моряк — с печки бряк!» — смущенно улыбнулась Ольга Алексеевна.

«Стремительный» пыхтел, но упорно набирал скорость на Ленинград.

Сашка, Шурка и ее мать, передавая по очереди друг другу бинокль, смотрели вперед на город.