Молодой Сталин

Сталин “оставался вне революции” всего лишь несколько часов днем 24-го, а переворот растянулся на два дня. Все утро он занимался газетами. Затем его вызвал Ленин: Маргарита Фофанова рассказывает, что Сталин собирался произнести речь в Политехническом институте, но вдруг ему передали “записку от В. И.”. В квартире Фофановой Ленин был вне себя от ярости. Если бы Сталин поехал к нему, то, скорее всего, застал бы его кричащим: “Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Нельзя ждать! Можно потерять все!”

Сталин прибыл в Смольный и вместе с Троцким обратился к делегатам-большевикам, явившимся на съезд советов. Переворот был представлен как реакция на правительственные репрессии по отношению к большевикам, а не как восстание[201]. “С фронта идут на нас, – объяснял Сталин. – Во Временном правительстве колебания. <…> “Аврора” спрашивала, стрелять ли при попытке разведения моста. <…> Все равно мосты будут наши… Среди юнкеров и броневиков раскол. <…> “Рабочий путь” набирается. Телефоны пока не наши. Почтамт наш”. На подходе были красногвардейцы и большевистски настроенные войска.

“Я встретил Сталина накануне революции, в полночь, в Смольном”, – вспоминает Сагирашвили. Сталин был в таком состоянии, что “отбросив обычные свои серьезность и скрытность, рассказал, что железо начали ковать”. Той ночью накануне Великого октября Сталин вернулся домой, к Аллилуевым. “Да, все готово! – сообщил он девушкам. – Завтра выступаем. Все части в наших руках. Власть мы возьмем…”³

Сталин держал Ленина в курсе событий. Старик почти каждый час посылал в ВРК записки, чтобы поддерживать боевой дух товарищей до открытия Съезда. Съезд был назначен на следующий день, но Ленин настаивал, чтобы его открыли раньше. “Чего они боятся? – говорил он. – Спросите, есть ли у них сто верных солдат или сто красногвардейцев с винтовками, мне больше ничего не надо!”

Неудивительно, что Ленин нервничал. Октябрьская революция станет одним из знаковых событий xx века. Ее превратит в миф советская пропаганда, романтизирует Джон Рид в “Десяти днях, которые потрясли мир”, обессмертит Эйзенштейн в киношедевре “Октябрь”, обесславит тщеславными преувеличениями Сталин. Но в действительности в Октябре было больше фарса, чем величия. Трагедия состоит в том, что настоящая революция, беспощадная и кровавая, началась с того момента, когда закончилась комедия.

В квартире у Фофановой Ленин не мог понять причин промедления. “Теперь все висит на волоске, – писал он. – Решить дело непременно сегодня вечером или ночью”. Он нетерпеливо мерил шагами комнату. Фофанова уговаривала его не показываться, не напрашиваться на арест. Наконец в 22:50 Ленин потерял терпение.

Глава 42 Великий Октябрь: неумелое восстание

“Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил”, – написал Ленин Фофановой. “Ильич попросил привести к нему Сталина, – вспоминает телохранитель Ленина – Рахья. Но затем Ленин понял, “что это займет уйму времени”. Он приклеил на лысину кудрявый парик, сверху нацепил рабочую кепку, забинтовал лицо и надел огромные очки. Затем они с Рахьей вышли на вечернюю улицу.

Ленин сел в трамвай. Он пребывал в таком нетерпении, что стал расспрашивать удивленную женщину-кондуктора о ее политических взглядах, а затем рассказал ей о революционной стратегии. Поняла ли она, кто был этот перебинтованный безумец в парике и очках, история умалчивает. Вероятно, в ту ночь по городу ходило много сумасшедших. Около штаба большевиков Ленина остановил конный патруль, но он прикинулся безобидным пьянчугой, и его отпустили. Он был трезв – и далеко не безобиден.

Около полуночи Ленин добрался до “огромного здания Смольного”; как писал Джон Рид, оно “сверкало огнями и жужжало, как улей”. Вокруг костров грели руки красногвардейцы – “сбившаяся группка парней в рабочей одежде. Они держали в руках винтовки с примкнутыми штыками и беспокойно переговаривались”. Трещали моторы броневиков, ревели мотоциклы. Ленина никто не узнал. У него не было документов, поэтому красногвардейцы у ворот отказались его пропустить. “Что за чертовщина! – воскликнул Рахья. – Я делегат [Съезда], а меня не пускают!” Толпа поддержала его и втолкнула Ленина и Рахью в ворота. “Наконец Ленин, смеясь, попал внутрь!” Но, когда он снял кепку, за ней отклеился и парик[202].

Смольный превратился в военный лагерь. Совет заседал в роскошном бальном зале, но всюду на полах были разложены газеты, обрывки ткани, простыни. Солдаты храпели в коридорах. Вонь табачного дыма, пота и мочи смешивалась с запахом вареной капусты из столовой. Ленин пробежал по коридорам, придерживая парик – он все еще пытался сохранить инкогнито. Но меньшевик Дан заметил его.

– Узнали, подлецы, – пробормотал Ленин.

Наступила среда, 25 октября. Сталин в кожаной куртке и кепке появился в комнате 36. Здесь был и Ленин. Шло экстренное совещание ЦК. Пригласили даже Зиновьева и Каменева. Ленин настаивал на том, что ход восстания нужно ускорить. Делегаты съезда собирались все в том же здании.