Молодой Сталин

Семья лишилась дома, в котором родился Сталин; Джугашвили стали скитальцами. За следующие десять лет они сменили по меньшей мере девять домов, убогих съемных комнат – не слишком счастливая обстановка для ребенка². Кеке с сыном отправилась жить к одному из ее братьев, но Бесо пообещал исправиться и вернул жену. Однако он “так и не смог перестать пить”, поэтому Кеке переехала к священнику, отцу Чарквиани.

Кеке видела, как изменился маленький Сосо: “Он стал очень замкнут, часто сидел один и больше не бегал играть с другими детьми. Он сказал, что хочет научиться читать. Я хотела отправить его в школу, но Бесо был против”. Он хотел, чтобы Сталин научился сапожничать. В 1884 году Бесо начал учить его своему ремеслу, но тут Сосо тяжело заболел.

В тот год в Гори свирепствовала оспа. Кеке слышала, как “в каждом доме рыдали”. Ее главный помощник Яков Эгнаташвили “потерял троих из своих чудесных детей в один день. Несчастный отец едва не сошел с ума от горя”. Двое сыновей и дочь Эгнаташвили выжили. Смерть детей – еще одно событие, которое сближала Кеке с “крестным Яковом”. Она ухаживала за заболевшим Сосо. На третий день у него начался бред и лихорадка. Молодой Сталин унаследовал от матери веснушки и каштановые волосы; теперь он был на всю жизнь отмечен оспинами, испещрившими его лицо и руки. Одним из его псевдонимов – и прозвищем, под которым его знала охранка, – было имя Чопур (Рябой). Но он выжил. Мать ликовала, но ее подстерегало новое несчастье. От нее ушел Бесо.

“Смотри за ребенком”, – сказал он, не предложив никакой помощи, чтобы кормить семью. По словам Сталина, Бесо потребовал, чтобы Кеке брала на дом стирку и отсылала деньги ему. “Сколько ночей я провела в слезах! – вспоминает Кеке. – Я не смела плакать при ребенке, потому что это его очень расстраивало”. Сосо “обнимал меня, со страхом смотрел мне в лицо и говорил: “Мамочка, не плачь, а то я тоже буду плакать”. И я брала себя в руки, смеялась и целовала его. Тогда он снова просил дать ему книгу”.

Теперь, оставшись одна с ребенком, без мужниной поддержки, Кеке твердо решила отдать Сосо в школу – ни в семье Бесо, ни в семье Кеке раньше никто школу не посещал. “Я всегда мечтала, чтобы он стал епископом, потому что, когда из Тифлиса приезжал епископ, я в восхищении не могла оторвать от него глаз”. Когда Бесо вновь появился в ее жизни, он наложил на этот план запрет: “Сосо пойдет в школу только через мой труп!” Они подрались; “только плач моего ребенка заставил нас уняться”.

Превратившись в алкоголика, Бесо стал патологически ревнив, но слухи о неверности и коварстве его жены, которая ниспровергла его Богом данную власть, власть грузинского мужчины, и тем самым ополчила против него горожан, очевидно, ускорили его окончательное падение. О бедственном положении Кеке было хорошо известно: Эгнаташвили, отец Чарквиани и начальник полиции Давришеви помогали ей. Даже Дато, добрый подмастерье из мастерской Бесо, во время Второй мировой войны напомнил Сталину, что обнимал и защищал его. Од нажды на улице какой-то русский обозвал щуплого Сосо саранчой. Дато ударил его и был арестован. Но судья только посмеялся, а Эгнаташвили, покровитель семьи, “заплатил за ужин, который устроили для того русского”.

Жизнь Кеке рушилась. Предприятие прогорало, и даже Дато покинул их, чтобы открыть собственную сапожную мастерскую[17]. В 1938 году Сталин вспоминал, что, когда ему было десять лет, его отец лишился всего. Бесо проклинал свою злую судьбу, но в конце концов его крах пошел на пользу будущему вождю – ведь он стал пролетарием! Впрочем, десятилетний Сосо был этому вовсе не рад.

Давришеви нанял Кеке помогать по хозяйству. Она стала прачкой у Эгнаташвили и все время была у них дома, где Сосо часто обедал. Из воспоминаний Кеке понятно, что Эгнаташвили любил Сосо, как и его жена Мариам, которая дарила им корзины с едой. Если у Кеке раньше и не было романа с Эгнаташвили, теперь он точно начался. “Наша семья выжила только благодаря его помощи, – пишет Кеке. – Он всегда помогал нам, а у него была своя семья… и, честно говоря, я чувствовала себя неловко”.

Священник поддержал ее план дать Сосо образование, и она попросила чету Чарквиани, чтобы их сыновья-подростки обучали Сосо русскому вместе с младшими детьми. Она чувствовала, что ее сын – одаренный мальчик. Старшие братья обучали свою сестру, и та не могла отвечать на их вопросы – а маленький Сталин мог. В пожилом возрасте он с гордостью рассказывал, что выучился читать и писать быстрее остальных детей: в конце концов уже он стал учить подростков. “Все это держалось в тайне, – говорит сын священника Чарквиани, Котэ, – потому что дядя Бесо с каждым днем становился все злее и угрожал нам: “Не сметь портить моего сына, не то я вам!” Он за ухо тащил Сосо в мастерскую, но, как только уходил, Сосо возвращался к нам, мы закрывали дверь и учились”. Давришеви тоже позволили Сталину учиться вместе с их сыном.