Молодость

Орджоникидзе подробно расспрашивал Безбородко, при каких обстоятельствах попал к нему пакет. Придирчиво изучал содержание документа, сопоставляя казенные строчки с фактами, замыслы врага — с лаконичными сводками агентурной разведки. Из приказа было видно, что противник намеревается зажать Ударную группу в тиски, раздавить мощным напором с флангов, действуя у Орла силами корниловской дивизии, а у Дмитровска — дроздовцами.

— А что скажете вы, товарищ Безбородко? — пытал Орджоникидзе удалого кубанца. — Вы читали, конечно, приказ?

— Читал, товарищ Серго.

— Не с того ли начал Деникин тринадцатого октября, встретив на широкой полосе прорыва, манящей к Москве, стойкие полки русских стрелков, латышей, червонных казаков? Не повторяется ли старый маневр?

— Повторяется, товарищ Серго, бо тогда мы ишлы до наикращего казана и корниловцы с дроздами вже замахивались фланги мордовать!

— Хорошо. Не станем приписывать это скудоумию белых, хотя сейчас каждому ясно, что они упустили время зажать Ударную группу. Важно другое: подлинный то приказ или фальшивка? Если подлинный — значит, нам удалось заглянуть в душу неприятеля, узнать его сокровенную мысль раньше, чем он приступит к осуществлению таковой. Мы успеем принять контрмеры и перехитрить генералов! А если фальшивка?

— Оце, товарищ Серго, война! Де ж заховалась правда, а де хитрющая кривда, чи можно без драки распознать? Одно кажу твердо: капитан не брешет!

— Откуда у него пакет?

— Он служил офицером связи, товарищ Серго.

— А других сведений о предстоящей операции не имеется?

— Як же! Телефонисты, ще раньше, пидключились до беляков и слухали ту размову… Погано слухали, бо не запомянули шо к чему… А зараз пригодилось! Размова ишла, товарищ Серго, о «клещах»…

После тщательной проверки, когда приказ Витковского уже не вызывал сомнения, Военный совет 14-й армии принял решение борьбы на два фронта — против орловской и дмитровской группировок белых.

Из состава Ударной группы командарм выделил две бригады — латышскую и казачью, объединил их под общим началом комбрига червонной и перекинули Дмитровску — на помощь 7-й стрелковой дивизии. Остальным же соединениям ставилась задача: наступать на Орел с юга и запада, взаимодействуя с левым соседом —13-й армией.

Причудливо-извилистая линия фронта 18 октября порвалась, и гул канонады унесся на фланги, где продолжала рушиться и стонать земля. Там, у Дмитровска и Орла, ковалась победа, озарившая лик советских бойцов под Кромами.

Орджоникидзе понимал серьезную опасность, скрытую в раздвоении усилий. Ударной группы, но другого выхода не было. Теперь надлежало использовать все преимущества внезапности контрманевра и разгромить врага. Наступая вместе с красноармейскими цепями в орловском направлении, член Военного совета армии вдохновлял личным примером бесстрашия товарищей по оружию.

Потеряв инициативу, атакованные с трех сторон одновременно, корниловцы пятились, в ожесточении рвали на реках переправы, затрудняя стремительное движение большевиков. Они бросали на заснеженные тракты последний резерв броневого отряда, раскаляя в морозной поземке беглым огнем орудийные и пулеметные стволы, вызывали на бомбежку английские бипланы…

Весь день 19 октября вокруг Орла клубились тучи дыма, дрожали стекла в зданиях и осыпалась штукатурка. Вечером красные подошли долиной Оки к устью притока Цон. Впереди, освещенный закатным сиянием, был виден город; от него тянулся железнодорожный путь на Курск, отмеченный телеграфными столбами. Взоры наступавшей по правому берегу бригады латышей привлекала ближайшая цель—станция Стишь, которая маячила среди чистого поля канареечно-серыми постройками. Слева гнала противника отдельная стрелковая бригада, обеспечивая успех эстонской дивизии на линии Брянск — Орел и захват станции Саханской. К северному же предместью города, замыкая кольцо атакующих, шли полки-ветераны 13-й армии.

Смерть наложила свои руки на горло корниловской дивизии, загнанной в мешок. И все, от генерала до солдата, оглядывались в сторону единственной лазейки, пока не закрытой штыками латышей, — на спасительную Стишь.

Еще миг и захлопнется последняя отдушина.

— Шестому полку занять Стишь! — приказал комбриг.

Красноармейцы, утопая в хрупких сугробах, двинулись к полотну железной дороги. Кипела поземка, на влажных ресницах гагачьим пухом оседал мороз. Раздымал ветер шинели, вторя свисту пуль, и колотились храбрые сердца заслуженной радостью скорой победы.

Но к высокой фигуре комбрига подскакал всадник, нагло крикнул:

— Не занимать линию до подхода главных сил!

— Каких главных? — недоверчиво повернул сухое, опаленное стужей лицо военачальник. — Позади нас, кроме обоза, нет ни одного штыка…

Всадник надвинулся так близко, что вынудил комбрига отшатнуться. В руке его зашуршала бумага. Это был письменный приказ командарма.

И вот уже передавалось по цепи:

— Шестому полку закрепиться на месте…

С неба падали, крутясь, белые снежинки, а внизу их обдавало пороховыми газами. Стонала под ударами снарядов мерзлая земля. Люди перестали считать дни и ночи, проведенные в бою,