— Вот она! — кричит Миша. Это та самая! Она не с водой, она у него с керосином была! И спички были при нем… Я… я заметил… А он…
Ласковый ветерок расправляет на Мишиной груди уже тронутый солнцем галстук. Загорелый, вихрастый Миша стоит и, чувствуя на себе десяток пристальных взоров, смущается. Улыбаясь, показывает белые, как пена, зубы и говорит тихо:
— Ну, мне на пост пора…
Микаэл Андриасов
Новая станица
И. Котенко
Дружба
Вечерело.
Над синеющей степью блекла теплая красная заря. От земли поднимались густые запахи трав. Справа, над посадкой, с карканьем усаживалось на ночлег воронье. Трактор бежал, чуть подрагивая, За ним тянулись поскрипывая пропашники. Изредка Васька Акименко оборачивался с сиденья, огладывал тянущиеся за пропашниками ровные полосы поднятой земли, видел задумчиво шагавшего, нового в их бригаде прицепщика — и снова усаживался поудобнее и покрепче брался за руль.
Как всегда, все шло хорошо.
Впереди на крышке радиатора чуть трогаемый ленивым вечерним ветерком, висел красный флажок. Единственный в их бригаде. Флажок лучшего тракториста.
И снова в который раз Васька переживал незабываемое общее собрание трактористов, когда их бригаде вручили красное знамя, а этот красный флажок — ему, трактористу Акименко. «Это за то, — говорил тогда торжественно строгий бригадир, что Акименко держит в образцовом порядке трактор, изучает его и перевыполняет все положенные ему нормы и задания».
Акименко расстегнул ворот рубахи и круто повернул руль. Трактор пошел по другой стороне массива. На соседнем массиве навстречу тихо полз другой трактор. Акименко засмеялся:
— Слышь, «муходав», едет, увидел лицо нового прицепщика, непонимающе смотревшего на него, и досадливо махнул рукой…
Ну да, навстречу ехал Ефремов на своем «муходаве». В их бригаде на первой скорости ходил только трактор Ефремова. Старый, изношенный трактор. Хотя и Ефремов тоже хорош!
Жрать да спать больше любит, не даром и рожа у него — что твоя луна, грязная только…
Услыхав крик Ефремова, Акименко не повернул головы. Говорить с ним сейчас не хотелось.
Но когда раз'ехались, Ваське стало совестно. «Ну, чего не оглянулся, может он за раз’яснением каким обращался… Да и потом — корешок же он». Оглянувшись, он ожидал, что Ефремов повторит свой вопрос. Но тот уже спускался в лощину.
«А чудной этот Колька — второй год дружим, а все непонятный, ленивый и смурной какой-то»… Васька вспомнил случай перед их от’ездом на курсы трактористов. На станции Чертково ребята, дожидаясь поезда, нетерпеливо шагали по перрону, присаживались, курили. Ефремов сидел на солнышке, дремал, потом встал, позевывая, пошел вдоль станции. Около дверей остановился. На стене висел станционный колокол, а рядом с ним было написано: «в случае тревоги давать два коротких, два длинных звонка». Колька долго и внимательно читал подпись и вдруг быстро шагнул к колоколу и забил: два коротких, два длинных, два коротких, два длинных…
Пассажиры на перроне остановились. Из здания станции оторопело выбежали служащие. Прибежали два пожарника и все молча уставились на Кольку. Мельком посмотрев на них, он подошел к ребятам, восхищенно сказал: «Правильно написали, тревожатся люди!» — и, заложив руки в карман, как ни в чем не бывало, вышел на рельсы, поглядеть, не идет ли поезд…
Васька улыбнулся: «Ну, и сатано-идол-же».
Вечер неслышно шел над степью. Васька зажег фонарь, — засветились фонари и на других тракторах. Теперь пять огней двигалось в потемневшей степи. Навстречу Ваське медленно поплыл огонек «муходава». Хриплый, спокойный голос донесся с неторопливой машины:
— Ты шо, приснув та-м? Э-гей-й!
— Чего кричишь?
— Иди до мене, зову — значит, дило е!