– Ну что ж теперь делать?! – разговаривала она сама с собой. – Попрошу у соседей стулья и столы, напеку пирогов побольше, холодец сделаю, картошки наварю целое ведро, пусть жрут! И потом, всё равно народу будет меньше, чем тогда в кафе «Ромашка». Генечка со Стекловой расстался, значит, её не будет – одним ртом меньше! – и, с облегчением загнув мизинец левой руки, Гаврилова принялась нетерпеливо считать, кто ещё не придёт на торжество из тех, кто обычно бывал на подобных мероприятиях. – Метёлкина тоже не будет! А значит, и его родни! Эт-то ж четыре человека! – восторженно воскликнула она. – Всё-таки хорошо, что Аврорка с ним развелась! Не-е, какие четыре... – застыла она. – Юрка вечно своего друга с женой приглашал – это ещё две персоны! А-а! – вспомнила она. – Ещё ведь Тамарка Кравкина, Авроркина подружка из швейного... Та тоже прийти никак не сможет! Получается... Получается за минусом... Восемь человек! – обрадовалась Гаврилова, сбросив восемь костяшек на деревянных счётах. – Может, ещё кто заболеет или ногу, к примеру, сломает, – с надеждой проговорила она, и перед глазами у неё вдруг всплыло круглое глуповатое лицо Тамары с водянистыми, будто вылинявшими глазами – единственной лучшей Аврориной подруги.
Тут автор считает уместным напомнить любезному читателю об этой самой Кравкиной, поскольку она, несомненно, выплывет, подобно затонувшему в реке бревну, в последующих романах мадам Дроздомётовой.
Итак, Тамара, которая каждое утро, поджидая Аврору у троллейбусной остановки неподалёку от швейного училища и всюду таскаясь за ней хвостом, добилась её расположения благодаря своему тупому упрямству. С годами дружба двух таких разных девушек не оборвалась, как это часто случается, – напротив, только крепла.
Кравкина спустя год после рождения Арины вышла замуж за своего двоюродного брата Вовчика, который некогда раздражал и допекал её своим присутствием, и переехала на Урал. Теперь у неё было двое детей – «мальчик и мальчик». Каждый месяц Аврора получала от неё печальное, полное обид и упрёков в адрес родителей мужа письмо и незамедлительно отвечала, успокаивая и утешая подругу. Та, в свою очередь, настойчиво звала Аврору в гости.
Итак, Тамара никак не могла появиться на новоселье.
Но вернёмся, однако ж, к нашей гостеприимной Зинаиде Матвеевне.
К середине марта она начертала окончательный вариант списка и забегала по продовольственным магазинам – заметалась, закружилась, подобно вьюгам и метелям последнего короткого зимнего месяца, выстаивая вместе с Аришей дикие очереди за сгущёнкой, мясом, рыбой и прочим провиантом для праздничного стола.
Наконец в воскресенье, двадцатого апреля (!), всё было готово: взятые напрокат у соседей столы накрыты, разномастные стулья придвинуты. Зинаида Матвеевна отдавала последние распоряжения дочери, беспокойно поглядывая на круглый механический будильник.
– Уж пятый час! – сказала она, суетливо поправляя льняные салфетки.
– И что? – спросила Аврора.
– Что? Через час нагрянут! – злобно буркнула Зинаида Матвеевна, будто не родственников ожидала, а набега татаро-монгольского войска, сметающего всё на своём пути.
– Придут, обожрут, нагадят, убирай потом за ними! – тоном Гавриловой отпустила Арина.
– Ты что такое говоришь-то?! – изумлённо глядя на дочь, воскликнула Аврора. – Ты хоть думаешь, что говоришь?! – угрожающе повторила она.
– Чего робёнка обижаешь? – прогремела Зинаида Матвеевна, метнув на дочь злобный взгляд. – Нечего девочку трогать! Не позволю! – цыкнула она.
– Кошмар какой-то! – пробормотала Аврора.
– А что кошмарного? В чём Аришенька не права? Всё она правильно говорит! Я как ненормальная бегала два месяца по магазинам, списки составляла, в очередях часами стояла! А эти сейчас придут, всё сожрут и нагадят!.. А потом что? Потом: мой посуду, Зинаида Матвевна, да растаскивай на своём горбу столы по соседям! Чего моё золотко не правильно сказало-то? За что ж на робёнка шипеть?
– Вот именно! – обиженно подтвердила будущая актриса.
– Так зачем нужно было устраивать вечеринку, если тебе всё и все в тягость?! – удивилась Аврора – уж кому-кому, а ей и помимо гостей проблем хватало.
– Зачем устраивать? – хмыкнула Гаврилова. – «Всё в тягость!» Ишь, какая ты умненькая! Конечно! Мать же – дура! Мать – тёмная женщина! Уж простите, в институтах не училась! – расходилась Зинаида Матвеевна, и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы в дверь не позвонили. – Иди вон, лучше открой! Всё всем не так! Никому не угодишь! У всех характер! – бубнила она, пока не услышала знакомый до боли голос.
– Аврик! Здравствуй! Дай-ка я тебя поцалую! – возбуждённо кричал Гаврилов. – Вот! Возьми рога! Вместо вешалки тебе на новоселье! – Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – тук, тук, тук, тук, тук – отстукивал он по косяку. – Галюнчик! Раздевайся, не стесняйся! Где мой Зинульчик?! Аришка! Привет! Как дела, засранка?!
– Никакая она не засранка! Сам такой! Нечего девочку обижать! – выскочив в коридор, Зинаида Матвеевна немедленно вступилась за внучку.