Молодость с нами

Виктор снял пиджак. Оля взяла этот пиджак, положила себе на колени. Смешно, но ей было приятно

оттого, что пиджак лежит у нее на коленях. Она всегда потешалась над теми девицами, которые напяливали на

себя бушлаты или морские фуражки своих кавалеров. Кепку Виктора она, пожалуй, не стала бы надевать на

себя, но вот пиджак его лежит у нее на коленях, и ей приятно. Ей было радостно оттого, что лодка от сильных

рывков летит по воде, оттого, что руки Виктора, с закатанными выше локтей рукавами, при каждом движении

весел как бы переливаются мускулами.

Они и в лодке не умолкали ни на минуту. Виктор рассказал, как он обнаружил Олину сумку, как хотел

бежать следом за Олей, но уже было поздно.

Он потом все время беспокоился — может быть, сумка ей нужна.

— Почему же вы не пришли раньше, среди недели? — спросила Оля.

— Зачеты сдавал. Горячая неделька была.

— Какие зачеты, где, куда?

— А в техникуме, за третий курс. Я же в вечернем техникуме учусь. Он, конечно, только так называется

— вечерний. А там и днем занятия бывают. В зависимости от того, в какую смену работаешь. Удобно.

— В техникуме? — повторила Оля полувопросительно. — Ну, и интересно, кем же вы будете?

— Может быть, мастером. А вернее всего — останусь возле мартена бригадиром. Очень люблю я это

дело. Вы знаете, заложим в печь разного хламу, поварим его, кое-чего добавим, и получается такой металл, что

по цене он стоит чуть ли не как золото, а нужда в нем всегда большая, чем в золоте.

— Да, я слышала от папы о высоколегированных сталях. Папа свое дело тоже очень любит, сталеварение.

Только он все больше об электропечах говорит.

— Это понятно. Самый ценный металл в электропечах получается. Там температура выше.

Оля засмеялась.

— А вы смогли бы сталь из электропечи рукой рубить?

Журавлев взглянул на нее серьезно и пытливо.

— Безобразный, значит, поступок? — спросил он.

Вот он, тот момент, которого так ждала Оля!

— Вы меня простите, пожалуйста, — заговорила она. — Я не смогу вам объяснить, почему тогда так

странно сказала. Я ведь не думаю, что это безобразный поступок.

— А какой же он? — спросил Журавлев, настораживаясь.

— А он такой, который мне нравится.

— Ну, тогда и вы меня простите, — сказал Журавлев, — за то, что обозвал блюстительницей.

— Помиримся! — сказала Оля и протянула руку.

Журавлев, отложив весла, потянулся к ней, легонькая лодочка резко качнулась. Оля вскрикнула,

схватилась за борт, и пиджак Журавлева полетел в воду.

— Что я натворила! — Оля попыталась поймать пиджак, от этого лодка качнулась еще сильнее, черпнула

бортом, под ноги Оле хлынула вода.

Журавлев схватил Олины руки, сказал: “Спокойно, спокойно, все в полном порядке. Сидите, пожалуйста,

и не двигайтесь”. Он повернул лодку вслед за пиджаком, который, набухая и погружаясь, медленно плыл по

течению, нагнал его, вытащил и бросил на нос лодки.

— Теперь примемся за воду, — сказал он.

Воды в лодке было много, почти на треть.

Из-под решетчатых мостков, прибитых на дне, выплывали дохлые рыбешки, пробки, корки хлеба.

Журавлев стал черпать воду кепкой.

— Ой, что вы делаете? — сказала Оля. — Жалко же!

— Чепуха, — ответил он.

Потом, когда вода оставалась только под мостками, откуда ее кепкой извлечь было уже невозможно, он

отбросил кепку, выжал пиджак и отвороты брюк.

— Весь костюм испортили! — сказала Оля.

— Важно, чтобы из-за таких мелочей настроение никогда не портилось. Вот что важно.

Солнце палило. Пиджак, разложенный на носу лодки, начал дымиться. Просыхая, дымились скамейки,

борта, мостки лодки. На воде было жарко, река, если взглянуть против солнца, сверкала так, будто смотришь в

окно мартеновской печи. Оля помнила это ощущение и сказала о нем Журавлеву.

— А вдруг и верно из вас получится сталевар! — ответил он. -У вас и сравнения пошли

металлургические.

Оля и Виктор Журавлев катались на лодке до тех пор, пока одежда Журавлева совсем не высохла. Тогда

причалили к пристани, вернули лодку матросу, и в это время подошел пароходик — речной трамвай. Он ходил

вверх по Ладе, к порогам, на которых собирались строить электростанцию.

— Прокатимся, а? — предложил Виктор. — Еще рано, трех нет.

Плыли на пароходе, сидя на палубе, на теплом ветру, почти час. Оля снова испытывала необыкновенно

радостное чувство, ей было радостно оттого, что на них с Виктором смотрят, оглядываются. Она даже

услышала, как одна девушка сказала своей подруге, указывая кивком головы на Виктора: “Интересный какой

парень, верно?” — “Ничего”, — ответила другая равнодушно, а сама долго-долго разглядывала этого парня. Оля

рассердилась на нее, сначала за то, что она так равнодушно сказала свое “ничего”, и за это глупое слово

“ничего”, а потом за то, что она так долго рассматривала Виктора. Оля даже пересела, чтобы загородить его

собой.

Сошли на пристани, которая называлась Масленица. Над пристанью возвышался крутой песчаный берег,

на который вели полусгнившие деревянные ступени, наверху был лес с полянками, и через него во все стороны