Молодость с нами

очень важной. Мы не будем снова повторять то, о чем так обстоятельно поговорили с Журавлевым в этом

кабинете прошлый раз. Правда, пословица что говорит? Кто старое помянет — тому глаз вон. Ну, а кто его

забудет, тому и оба долой. Не будем вспоминать, но не будем и забывать. Итак, нет возражений: отметить

мужество, находчивость и техническую грамотность Виктора Журавлева и объявить ему благодарность?

Администрация завода это уже сделала. Должны сделать это со своей стороны и мы, комсомольцы. Нет

возражений?

— Нет, — ответили три голоса одновременно.

— Товарищ Осипов, — сказала Оля, густо краснея. — Я воздерживаюсь.

Все засмеялись, даже Виктор улыбнулся.

Коля Осипов сказал:

— Ладно, воздерживайся: причина, так сказать, твоя ясна. Но в протоколе мы этого не отметим. До

свидания, товарищ Журавлев! Желаем тебе новых успехов в труде и в жизни!

Виктор вышел. Оля выскользнула за ним в коридор, проводила до лестницы, незаметно пожала ему руку:

“Поздравляю. Буду скоро дома. Мы должны это сегодня отпраздновать, слышишь?”

3

Шел студеный январь. Ночами город скрипел и потрескивал от лютого холода. Лопались стекла в домах,

рвались трамвайные провода, раскалывались деревянные столбы фонарей в окраинных улицах. Дохли

воробьишки. Лада промерзла больше чем на метр.

В иные годы сотрудники института, которые имели дома в Ивановке, непременно зимними

воскресеньями, еще с субботы, выезжали за город. Этой зимой, как говорили, ездила в Ивановку лишь жена

Харитонова — Калерия Яковлевна; она ездила проверять бревна и кирпичи на своем участке. — не украл ли

кто, не сожрал ли их окончательно какой-нибудь жучок.

В институтских кабинетах и лабораториях было тепло; кочегары топили, не жалея угля, потому что Павел

Петрович сумел выхлопотать его значительно больше, чем в прошлые годы. Собираясь погреться возле батарей

центрального отопления, немалое число сотрудников всю первую половину января обсуждало недавнее, многих

перессорившее событие: заселение нового дома. Его заселяли к первому января, к Новому году. Дом получился

очень хороший, со всеми удобствами, фасадом он был повернут на юг, на солнце, имел лифты, но уж слишком

был маленький — всего тридцать две квартиры, в то время как желающих в него въехать и подавших заявления

об этом было более ста человек. Квартирный вопрос обсуждался и на партбюро и на профкоме. На партбюро

Мелентьев, когда соглашались не с ним, а с Павлом Петровичем, учинял целые демонстрации — он передавал

председательство кому-либо из членов бюро и уезжал из института якобы в горком. На этот раз он боролся не

только за постоянных своих подопечных — Харитонова, Самаркину и еще нескольких, которые всегда

поддерживали его на собраниях и которых всегда поддерживал он. Оказалось, что на этот раз Мелентьев горой

стоит за Мукосеева и особенно за Красносельцева, о котором — Павел Петрович это отлично помнил —

секретарь партбюро при первой же беседе отзывался как о плохом общественнике, как о человеке, старающемся

отовсюду что-нибудь урвать для себя.

Жилищные условия претендентов на новые квартиры были заблаговременно изучены, поэтому все

притязания Мелентьева легко опровергались официальными документами, которые содержали письменное

изложение этих условий, и устными рассказами членов обследовательских комиссий.

У Харитонова, например, была квартира из трех комнат, светлая, теплая, удобно расположенная, жить бы

в ней и жить супругам Харитоновым. Но Калерия Яковлевна стояла на страже интересов своего мужа, который

за двадцать лет перезанимал все руководящие посты в институте. Переезд в новую квартиру она рассматривала

как новое утверждение своего Валеньки в славной когорте ведущих. Отказ в новой квартире был бы знаком

ущемления Валенькиного престижа. Этого допускать было нельзя. Калерия Яковлевна признавала Валенькино

пребывание только в ведущих, славных, в числе людей некой первой линии. Правдами и неправдами она

добивалась того, чтобы на всяких институтских вечерах сидеть с Валенькой в первом ряду; она пронырливо,

под различными предлогами проникала в дома, в семьи, заводила знакомства с женами сколько-нибудь

известных сотрудников института.

Последним и высшим ее достижением было проникновение в дом Шуваловой, долгие годы для нее

закрытый. Не только на даче, но и в городе она стала довольно часто забегать к Серафиме Антоновне — то по

дороге из универмага, то по дороге в универмаг. Серафима Антоновна относилась к ней довольно терпеливо. За

множество мелких осведомительских услуг она вынуждена была обещать Калерии Яковлевне самую

энергичную помощь в отношении квартиры в новом доме. Серафима Антоновна сдержала свое слово, даже

сходила к Мелентьеву, с которым в последние месяцы поддерживала отношения в таком духе, о каком можно

было бы сказать: дух лойяльного сотрудничества. Мелентьев опять говорил о чувстве плеча, обещал учесть