Молодость с нами

Костина любимая, которую Костя поцеловал только один раз в жизни — там, над весенним потоком, — оба они,

держась друг за друга, стояли над сырой, черной ямой, слышали команду: “Тело лейтенанта Колосова предать

земле”, слышали короткий винтовочный залп и никак не могли поверить в реальность происходившего.

В тот же вечер на заставе, куда привезли Павла Петровича, во время боевого расчета он услышал такие

слова. Капитан Изотов первой назвал фамилию: “Лейтенант Колосов”, и правофланговый ответил:

— Погиб смертью храбрых, защищая границу Советского Союза!

Павлу Петровичу показали узенькую, застеленную серым одеялом коечку в казарме, над нею был Костин

портрет в траурной рамке. Костя остался навечно на своей заставе. Сколько бы лет ни существовали

пограничные войска, столько лет будет жить на границе и память о лейтенанте Колосове, о его, Павла

Петровича, сыне…

На вокзале к приходу поезда, которым должен был вернуться Павел Петрович, собрались Бородин с

женой, Макаровы — Федор Иванович и Алевтина Иосифовна, и Оля с Виктором.

До прихода поезда оставалось десять минут; стояли на перроне молчаливой группкой, потупясь; солнце

палило. дымились доски перрона, с веселыми криками над вокзалом чертили небо крыльями ласточки, по

перрону несли букеты первых весенних цветов. Вокруг было так светло и празднично, что Оля, взяв Виктора за

руку, сказала едва слышно: “Какой ужас, какой ужас, Витя!”

Виктор не только не знал, даже никогда и не видел Костю Колосова, но он знал Павла Петровича, знал

Олю, они стали ему близкими, родными, и поэтому их горе было ему очень понятно. Он видел, как эти два дня

металась Оля. “Витенька, — говорила она ему по нескольку раз в день, — все, все погибло. Теперь-то уж

действительно семьи нашей нет”. Она смотрела на фотографическую карточку Кости и плакала: “Костенька,

милый Костенька”. Она в этом не признавалась, но Виктор видел, что ей было бесконечно стыдно перед Павлом

Петровичем. Было стыдно за то, что она не пришла к отцу, когда узнала об его исключении из партии. Она даже

позлорадствовала в тот день,

Теперь Олино сердце сжималось от стыда, от горя, от тоски и раскаяния. И когда поезд остановился,

когда Павел Петрович вышел из вагона на яркое апрельское солнце, Оля рванулась к нему, обхватила его шею

руками и, навзрыд плача, прижималась к его лицу, к плечам, к груди.

Павел Петрович ее не успокаивал. Он стоял и гладил ее по растрепавшимся волосам. Лицо у него было

бледное, вокруг рта проступили незаметные прежде морщины, глаза смотрели устало.

Отстранив наконец Олю, он молча пожал всем руки, и только когда уже выходили с вокзала,

останавливаясь на каменных ступенях, сказал с каким-то горьким недоумением:

— Вот видите!.. Жизнь-то что делает.

Весь день, друзья не давали Павлу Петровичу оставаться одному. Пока он мылся с дороги в ванной

комнате, Алевтина Иосифовна говорила:

— Мужчины, постарайтесь не давать ему сосредоточиваться на одной мысли. Это очень важно.

— Он не мальчик, — сказал Бородин.

— Не мальчик… Что ж, что не мальчик, — возразила Алевтина Иосифовна. — Я все-таки врач-психиатр,

я многое повидала… Такие испытания, какие выпали на долю Павла Петровича, и не мальчика могут

надломить.

— Алинька, ну что ты говоришь! — перебил ее Федор Иванович. — От таких испытаний, какие выпали

на долю людей нашего поколения, вообще всем бы нам давно надо свихнуться или лечь в гроб. А мы живем, мы

воюем, мы побеждаем, черт возьми. Твои мерки к Павлу не применимы. Я отвечаю за него головой.

— Присоединяюсь, — сказал Бородин коротко.

Не оставался Павел Петрович один и в институте.

В институте снова стояла горячая пора. Развертывались большие работы по практическому применению

газообразного кислорода в мартеновском производстве стали. То, что кислородное дутье значительно

интенсифицирует работу сталеплавильных печей, было доказано уже несколько лет назад. Но в практику оно не

шло по самым различным причинам. Институт взялся изучить эти причины и дать рекомендации для их

устранения. Снова создавалась оперативная группа, снова усиливался темп всей институтской жизни.

Вместе с этим в институте происходили события и иного характера. Заканчивала работу специальная

комиссия из крупных ученых, созданная министерством. Комиссия уже определила, что Самаркина, хотя она и

кандидат наук, методами научного исследования в достаточной степени не владеет, и ей предложено пойти на

производство. Самаркина отказывается; кажется, она собралась преподавать в индустриальном институте.

Мукосеева городской комитет партии отправил на завод, в цех; он там запил, и вновь стоит вопрос: что же с ним

делать? Никто не может решиться исключить его из партии. Дескать, старый коммунист, дескать, товарищ

всегда во-время сигнализирует о различных недостатках и неполадках. Красносельцев, видя, что Павел