Молодость с нами

Озадаченный Павел Петрович прошелся по комнатам, осмотрел прекрасный, хорошо обставленный кабинет Ивана Ивановича и с огорчением подумал о комнатке в Трухляевке, о непроливайке и отставших обоях. Кабинет занимала мать Ивана Ивановича, жирная старуха. На кожаном диване громоздились ее пятидесятилетней давности перины, повсюду были раскиданы толстые суконные юбки, какие-то непонятные изделия из розовой фланели, мотки разноцветной шерсти с воткнутыми в них спицами. И стоял душный, мерзкий запах. Павел Петрович спросил, чем это так отвратительно пахнет. Старуха сказала, что у нее болит нога и одна знающая женщина посоветовала ей натираться ксероформом, вот маленечко запашок-то и идет. Ваньку с него — смех, да и только! — с этого запаху, мутило. На балконе всю ночь сидел, пока еще в Трухляевку не переселился.

В то время, когда Павел Петрович толковал со старухами, перед Иваном Ивановичем Ведерниковым, у него в кабинете, в центральном корпусе института, сидел Липатов.

— Видел ваш станок, — говорил Липатов тоном величайшего знатока металлорежущих станков. — Великолепный станок с несомненным будущим. Мне, видимо, придется его популяризировать, писать о нем статью в журнал или даже отдельную брошюру. Хорошо бы нам с вами посидеть вечерок-другой, потолковать пообстоятельней.

— Извольте, — ответил Иван Иванович угрюмо. — Я к вашим услугам.

Хорошо бы в более интимной обстановке, — продолжал Липатов. — За накрытым столом, за дружеской беседой. Вы почему-то держитесь от всех в стороне. В гости бы, например, пригласил». — Липатов добродушно засмеялся.

— Извольте, — снова сказал Иван Иванович. — Я гостей не гоню с порога.

— Хорошо бы не откладывать это в долгий ящик. Взять бы вот так, сегодня, например, сесть и поговорить.

Липатов был настойчив. Серафима Антоновна просила его во что бы то ни стало прощупать Ведерникова. «Милый Олег Николаевич, — говорила она со своей мягкой улыбкой, подливая ему в рюмку коньяку, — вы просто великий мастер влиять на человеческие сердца. Этот ваш Еремеев, Семен Никанорович — старый рабочий — это чудеснейший человек. Замечательно, что вы отыскали такого. Я с ним просто душу отвела вчера вечером. Я люблю наш чудесный рабочий класс. У меня ведь и отец был рабочим. Я сама всю жизнь в труде, с двенадцати лет нянчила сестренку. Так вот, Олег Николаевич, пожалуйста, у меня к вам еще одна просьба. У нас, вы знаете, есть в институте такой странный человек — Иван Иванович Ведерников. Это тоже интереснейший человек, умнейший, образованнейший, это истинный талант, каких мало». — «Что вы мне рассказываете, Серафима Антоновна! Будто я не знаю Ивана Ивановича!» — «Я просто не могу удержаться, чтобы не высказать свое мнение о нем. Так вот, продолжаю. Иван Иванович несчастен. Хотелось бы с ним установить контакт. Пойдите, поговорите с ним, расскажите о нашем дружном обществе. Попробуйте выяснить, как он смотрит на то, чтобы заглянуть к нам на огонек в ближайшее время. Я на вас надеюсь».

Сидя перед Иваном Ивановичем, Липатов видел, что Иван Иванович не изъявляет никакого интереса к встрече с ним за накрытым столом, в дружеской обстановке. И если говорит «извольте», то вовсе не в знак согласия, а совсем наоборот — чтобы отбить желание у собеседника, напрашивающегося к нему в гости. Но Липатов не мог не выполнить поручение всесильной Серафимы Антоновны. Серафиму Антоновну нельзя было сердить. Года три назад в институте был один пылкий юноша, окончивший аспирантуру. Он пытался что-то говорить об одной из печатных работ Серафимы Антоновны, нашел в ней какую-то механистическую концепцию. Ну ему и досталось же за эту концепцию! В докладе о работе молодых научных работников института, который Серафима Антоновна взялась сделать добровольно месяцев пятнадцать спустя после наскоков на нее пылкого юноши, она так разобрала по косточкам его собственную работу и так остроумно ее комментировала, что все собравшиеся на доклад катались от смеху; пылкий юноша был уничтожен, и при встрече с ним вошло в обычай улыбаться, его уже не принимали всерьез, он как-то незаметно исчез из института.

Нет, нельзя обижать Серафиму Антоновну.

Считая, что слово «извольте» следует толковать как явное приглашение, Липатов часов в десять вечера нанял такси и поехал в Трухляевку. Ведерников был дома. Он не выразил ни радости, ни удивления, ни огорчения, увидев перед собой Липатова; пригласил его сесть за хозяйский стол в горнице, полной гигантских фикусов, закрывающих собой окна, вышел, принес на тарелке поджаренную колбасу, еще тарелку с хлебом, пол-литра водки и две большие рюмки. Закончив все приготовления, сел напротив Липатова.

Липатов принялся говорить о том, как хорошо, что они встретились. Иван Иванович смотрел на него и молчал. Липатов говорил о том, как приятно жить за городом. Иван Иванович молчал. Липатов принялся поминать всяческие институтские дела. Иван Иванович молчал.