Молодость с нами

— Спросите кого угодно. Кстати, Павел Петрович… Милый, только, пожалуйста, не отказывайтесь, я вас умоляю, слышите? Борис Владимирович… мой муж… сегодня уходит по своим редакционным делам. А у меня два билета… Ну будьте так добры, пойдемте. Приезжает московская знаменитость. «Раймонда». Мой любимый балет. Не отказывайтесь…

— Нет, нет! — решительно отказался Павел Петрович. — Не могу. И… не хочу, — неожиданно добавил он. Слишком свежо было в памяти впечатление от вчерашнего вечера, проведенного в доме Серафимы Антоновны, слишком тяжелым и неприятным было это впечатление.

4

Только тот, кто вернулся бы в эти места после перерыва лет в восемнадцать — двадцать, сумел бы в полной мере оценить изменения, какие произошли в институте со времени его возникновения. Были когда-то в парке два домика да кирпичный сарай, в котором размещалась мастерская, было человек двадцать научных сотрудников, большинство которых работало тут по совместительству, было столько же рабочих — слесарей, литейщиков и подсобников, стояли в бревенчатой конюшне две лошади — гнедой высокий мерин да рыженькая с белой гривой и таким же хвостом кобылка. Мерина, поскольку он был красивей и сильней, запрягали в рессорную пролетку, на которой ездил директор; кобылкина судьба сложилась менее удачно: кобылка была главной тягловой силой при мастерской, таскала телегу с железными тяжестями, ходила в приводе, когда не хватало электрического тока и останавливались моторы, возила кирпичи, песок, бревна.

Куда они подевались, эти резвые институтские кони, никто, пожалуй, теперь и не припомнит. На смену гнедому мерину незаметно пришла вороная «эмка», а рыжую кобылку вытеснил зеленый грузовичок «газ». Вскоре к этому грузовичку прибавился грузовик Ярославского завода, его называли «язь», а потом пришли сразу два «зиса». Тогда же и один из очередных директоров пересел с «эмки» на казавшийся в ту пору красавцем, при легкости форм необыкновенный, огненно-красный автомобиль «зис-101».

Парк вытаптывался, в нем появились глубокие котлованы, вокруг котлованов росли груды камня, клетки кирпича, штабели досок и бревен, пакеты кровельного железа. Все это постепенно превращалось в фундаменты, в стены, в перекрытия, в крыши — в новые здания. Территорию пришлось обнести бесконечным забором; народу стало так много, что понадобились табельщицы, понадобились бюро пропусков и проходная контора — тот домик, которым представлен сейчас институт со стороны улицы.

С началом войны институт вообще было прекратил свою деятельность, но в первой половине тысяча девятьсот сорок второго года вновь ожил в Сибири. В его прежних помещениях стояли воинские части — то чьи-то автобаты, то подразделения реактивных минометов, попросту «катюш», то вдруг въехали сюда склады военторга. Парк окончательно изуродовали — ископали вдоль и поперек под блиндажи и противоосколочные щели, завалили банками из-под консервов и старой рухлядью, из которой лезли ржавые пружины и труха, называемая морской травой.

Когда институт вернулся на Ладу, для сотрудников настала пора сплошных субботников и воскресников, происходивших в любые дни недели. Об этой поре сотрудники вспоминают и по сей день не без удовольствия. Это была пора волнующего взлета чувств, знаменовавшего собой переход от войны к мирному труду. Изящные дамы, надев мужские сапоги и подпоясавшись веревками, охотно таскали носилки с кирпичами; мнительные мужчины, которые в обычные времена, указывая пальцем на грудь в районе сердца, говаривали: «Шалит», тут безропотно орудовали лопатами, чтобы поскорее заровнять уродливые щели и ямы в парке.

Потом правительство отпустило громаднейшую сумму денег для восстановления и реконструкции института. Развернулось строительство, начались работы по переустройству и оснащению лабораторий, перепланировали территорию, привели в порядок парк, посадив множество новых деревьев и кустов.

Перед Павлом Петровичем институт предстал уже в виде крупного научно-исследовательского учреждения, которое располагало всеми средствами для всеобъемлющего изучения природы и обработки металлов на всех этапах, начиная от выплавки из руды и кончая самыми совершенными методами электроискрового или анодно-механического резания.

Можно было бы изумляться тем, как великолепно оснащен институт оборудованием, какого отличного качества это оборудование, Но редко кто изумлялся этим, редко кто выражал восхищение институтскими материальными богатствами, — разве что директоры в официальных или парадных отчетах.

Удивительно наше общество. Как чуждо ему любование успехами, как не терпит оно этого любования, как его отвергает! Вот выйдет на трибуну какой-нибудь директор или иной руководитель и начинает хвалиться делами своего предприятия или учреждения. И то-то хорошо, и это отлично, и выросли-то, и повысили, и увеличили — идут ослепительные цифры и факты, все великолепно, — а в зале ропот: что, мол, он там расписывает, кому это надо! Бывает, газеты расшумятся вдруг по поводу успехов того или иного предприятия — читатели читают и морщатся.