Молодые годы короля Генриха IV

Генрих видел теперь несчастную жертву сквозь дымку слез, застлавших ему глаза.

– Потом принесли бульон. Герцог тем временем вышел из комнаты. А я выпила.

Даже в отсутствие мужа супруга повиновалась ему, – ее поддерживала надежда, что молитва умирающей искупит все ее плотские прегрешения.

– И вы подумайте, – воскликнула она, возмущенная до предела, – оказалось, что это самый обыкновенный бульон!

Ее гнев передался и ему. Хорош Голиаф, с его великолепными телесами! Вот как он запугивает женщин! Вот как он мстит, когда они наставляют ему то, что он вполне заслужил.

– Мадам, – сказал Генрих с глубоким убеждением, – вы безвинно пострадали, я это вижу. Вы заслуживаете, чтобы я вас утешил и загладил вину всех мужчин, которые были к вам несправедливы, в том числе и мою.

Он взял ее за кончики пальцев, их руки словно воспарили, их ноги сблизились изящно, словно в танце, и, обратив друг к другу лица, выражавшие учтивое счастье, они, не без жеманства, вступили на тот путь, который вел к обоюдному наслаждению.

Когда он снова увидел Марго, она только что при свидетелях выдержала бурное объяснение с матерью и братом – королем, – уже не первое, вызванное ее предосудительным поведением. Душевное равновесие еще не вернулось к ней.

– Что, я был прав? – спросил он сочувственно. Ее большие глаза наполнились слезами, но, боясь, как бы тушь не расплылась, она сдержалась и не сразу выложила все, что угнетало ее. Не дожидаясь никаких объяснений, возлюбленный повелитель обнял ее и стал уверять: что бы ни случилось, он всегда защитит ее, ибо она ему доверена. Сегодня же вечером, когда ее брат – король удалится в свою опочивальню, двое его друзей изложат ему, насколько он был к ней несправедлив.

– Брат, может, и поверит им, но мою мать вам не провести, – проговорила Марго, пожалуй, слишком поспешно и опять слегка испугалась. Она неуверенно взглянула на своего повелителя, желая угадать, что ему известно. Ибо в конце концов Марго ведь все-таки допустила грубое нарушение приличий, навестив на одре болезни своего очередного любовника! Но так как Генрих и виду не подавал, что об этом осведомлен, она вернулась к роли оскорбленной невинности: – Если бы хоть не при всех мне бросили в лицо такую клевету! Этого я им никогда не прощу! Не хватало еще, чтобы мой возлюбленный повелитель был обо мне дурного мнения и разгневался на меня!

– И не подумаю, ибо знаю все лучше, чем все остальные, – отозвался он и улыбнулся при этом многозначительной, но доброй улыбкой, даже не без оттенка влюбленности. Все это тронуло сердце бедной женщины. Лучшего друга она и желать не могла.

– Вы человек благородный, – сказала она, – все кончилось благополучно. Но да послужит это нам предостережением. Вы увидите: король придумает еще немало всяких историй, лишь бы разорвать нашу дружбу.

– Это ему не удастся, – решительно заявил Генрих, – и мы сейчас же примем к тому меры.

Они еще долго пробыли вместе. Утром, когда он оставил ее, Марго посетили дамы и сообщили ей, что ее возлюбленный супруг как раз вчера нанес ей обиду, оставшись вдвоем с герцогиней Гиз. Сначала Марго удивилась, затем ответила:

– Мой дорогой супруг всегда пожалеет женщину, если она несчастна.

Потом она долго размышляла об этом случае. Ибо, хотя Марго жила бездумно, ее дух был полон глубокомыслия. Для памяти она набросала две сравнительные характеристики: вот герцог Гиз, именовавшийся в ее записках Клеонтом, его месть с помощью чашки бульона ужасна, он держит герцогиню часами под угрозой смерти. И вот король Наваррский, – его она называет Ахиллом; этот, напротив, так мягок и вместе с тем так ненадежен. «И все-таки он верен своим чувствам, – писала она. – Ахилл никогда не забудет той высокой и прекрасной страсти, которая связала его с Лаисой. И этой страсти не изменят ни Лаиса, ни Ахилл, они преобразят ее своей доброй волей, и из пылкого чувства, подчас близкого к ненависти, возникнет дружба, почти равная любви».

Марго отложила перо, она была очень довольна, что все так обернулось. О многом она и здесь говорила только намеками. Но к счастью, главное уже пережилось: она имела в виду толпу мертвецов, которые когда-то встали стеной между нею и ее дорогим повелителем и через которую невозможно было пробиться. Потом она выдала его своей свирепой матери, и он попал в плен; потом решилась наставить ему рога. Ненависть, обман, раскаяние, жалость сменялись в ее сердце, пока наконец Ахилл и Лаиса не сделались близкими друзьями, чтобы навсегда остаться ими – так по крайней мере думала Марго. Но ведь жизнь длинна…

Супруги на многое смотрели сквозь пальцы. Они даже предостерегали друг друга, когда одному из них грозила опасность: правда, за таким предостережением всегда что-нибудь крылось. Однажды Марго сказала:

– Сир, вы показываетесь слишком часто в обществе моего брата д’Алансона. Зачем с ним связываться, ведь вы уже видели не раз, чем это кончается! Наследником престола он остается. Правда, вам обещано, что вы будете наместником всего королевства, но над этим обещанием смеется весь двор.