Молодые годы принцессы Матильды

Настоящая „партия" для принцессы Матильды была только одна, и о ней задолго до того велись настоящие, серьезные, все предусматривающие переговоры. Не будучи больше ни королями, ни частными лицами, Бонапарты не раз заключали браки в собственной семье. Так, сын Люсьена женился на дочери Иосифа. Был подходящий жених и для принцессы Матильды: сын Людовика, впоследствии император Наполеон III.

О „неразгаданном человеке" и тогда уже ходили различные и противоречивые слухи. Сын Наполеона I, герцог Рейхштадтский, давно умер, — теперь кандидатом кое-где выдвигался „племянник Цезаря". Говорили, что он демократ, что он „был бы республиканцем, если б восточной границей Франции было море", что его благословил на большую политическую карьеру сам престарелый Лафайет, что он принимал участие в каких-то итальянских заговорах, что в пору польского восстания вожди предлагали возглавить их дело „племяннику величайшего из полководцев всех времен". Со всем тем он был пока только „племянник Цезаря" — и больше никто. Жил он с матерью, королевой Гортензией, в швейцарском замке Арененберг. Отец, бывший голландский король, его не жаловал и держал в черном теле.

В замке Арененберг их и посетили в 1836 году Жером и принцесса Матильда. Жили они чрезвычайно скромно, почте бедно. „Замок", собственно, так назывался больше для поэзии. Это был маленький швейцарский, по-швейцарски убранный, по-швейцарски разукрашенный дом, — „гемютлиш"{7}, как говорила королева Гортензия. Будущий император занимал флигелек из нескольких комнат, именовавшийся „Эрмитажем святого Наполеона". Кабинет был обставлен чрезвычайно просто: обыкновенные стулья, книжные полки из белого дерева, на стенах бесчисленные портреты дяди, оружие и военные карты, хоть тогда никакой войны не было.

Принцессе Матильде было неполных шестнадцать лет. Арененбергский кузен был еще тоже очень молод. Несмотря на крайнюю свою таинственность и романтичность, „племянник Цезаря" был настроен весело. „Он шутник", — говорила принцесса Матильда. Они вместе гуляли, поднимались на горы, катались на осле, играли на бильярде, играли в модную тогда игру „клексографию" — кажется, чернильные кляксы на листе бумаги раздавливались другими листами, и по возникавшим „рисункам демона" предугадывалось будущее. „Племянник Цезаря" уже сказал юной гостье, что человеческая душа подобна письму: конверт видит каждый, но содержание знает во всем мире только еще одна человеческая душа.

Тем временем родители, зная и без клексографии о предстоящем браке, обсуждали деловые вопросы. Бывший вестфальский король не мог дать приданое, а бывший голландский король не хотел давать. Однако все было разрешено более или менее благополучно. По вечерам старые и молодые собирались в гостиной замка, и королева Гортензия, отличная музыкантша, надорванным голосом пела свой знаменитый (еще и по сей день иногда исполняемый во Франции) романс: „Partant pour la Syrie"{8}. 21 мая праздновался 16-й год рождения невесты; состоялась большая „венецианская прогулка по озеру", и в память угасшего на далеком острове императора пили „вино Звезды". Через два дня после того принцесса Матильда простилась с женихом и на прощание подарила ему трость с золотым набалдашником в виде собачьей головы — „символ верности". О помолвке, однако, никому не объявили — и хорошо сделали — странное приключение, очень нашумевшее тогда в мире, помешало браку будущей госпожи Демидовой с будущим Наполеоном III.

IV.

Нам теперь трудно понять все практическое значение наполеоновской легенды в дни Людовика XVIII, Карла X и Людовика Филиппа. Как это ни странно, Наполеон, родоначальник новейших диктаторов, в те дни стал кумиром левых. Появился республиканский бонапартизм. На языке ораторов и публицистов той эпохи, теперь вызывающем улыбку, Наполеон назывался „стальным сыном Свободы", „революцией, воплощенной в человеке", „молнией, сокрушившей старый мир" и т.д. Во всем этом была небольшая доля правды. А то, что с ней не сочеталось, не очень смущало ораторов и публицистов. Военный император возвеличивался в пику штатским королям.

От политиков, естественно, не отставали люди искусства. Всем известны бесчисленные литографии Раффе, Шарле, Белланже, — на одной из них крестьянин говорит священнику, показывая ему на портрет императора: „По-моему, Господь Бог вот кто!.." В парижских театрах шли пьесы из жизни Наполеона. Актер Гобер, необыкновенно похожий на него лицом, сделал большую карьеру. Нам достаточно знакома и наполеоновская поэзия, одинаково блестяще представленная в Англии, Германии, России, Польше, Италии. Во всех литературах мира вставали из гроба барабанщики, брели во Францию гренадеры и неслись по синим волнам океана корабли со Св. Елены. В Париже свирепствовал Беранже.