Молодые люди

Тина очень подробно, со вкусом, упиваясь собственной осведомленностью, рассказала подруге, что за человек Плужников Федор Степанович. Он-то и открыл в этих местах залежи руд, какие сейчас полным ходом разрабатываются. Всего удивительнее, что он вовсе и не геолог. Юрист. Точнее — был студентом-юристом в Киевском университете, да кончить не пришлось. С последнего курса попал по царской ссылке в здешние края и вот уже больше полустолетия живет тут. Смолоду пристрастился к геологическим поискам, исходил пешком за многие годы тысячи километров вокруг. С рюкзаком и киркой всю жизнь пробродил, ковыряясь в почвах и скальных породах, когда тут еще полностью заброшенная земля была. Год за годом неутомимо в зной и в стужу искал он запрятанные в глубоких недрах богатства. Женился, дети пошли, семья все увеличивалась, а страстный искатель кладов не менял привычек, оставался верен мечтам.

Семья — в старом городе, а он — кочует в своих заповедниках, базируясь на какую-нибудь укрытую в лесу заимку или на тот пустынный хуторок, что лишь совсем недавно, каких-нибудь девять лет назад, исчез перед наступающим городом. Всю неделю Федор Степанович копил вдали от дома приметы неоценимых богатств своих, а каждую субботу — рюкзак за плечи, палку в руку и пошел к жене, к детям в гости на денек, хоть бы тут ливень такой, что дорога в топь превращается, или слепящая метель вот-вот закружит, сведет с пути…

— Теперь Федору Степановичу уже семьдесят шестой год пошел, а видала, какой он?.. — восхищенно и с гордостью, точно о своем кровном деде, говорила Тина. — Ходит он уже медленно, правда, но кряжисто. Видела, как важно палкой помахивает, по-хозяйски во все стороны поглядывает? Растет громадный город, дымят кругом трубы! Вот погоди, придет он к нам, послушаем живую историю… Дал честное слово, что придет…

— Уши у него, — сузив глаза, сосредоточенно устремив их куда-то в единую точку, с улыбкой сказала Лида, — уши у него… никогда еще не видела таких. Большие, мясистые. Как две отбивные котлеты…

— Ну!.. Не знаю… Скажешь тоже! Котлеты! Ну и что же с того?.. Ну, большие уши!

— Погоди, не мешай!.. А нос у него… Носище! Ровно клубень, широкий, сплюснутый. Ноздри кажутся цветными, разрисованными, все в жилках. Брови толстые, мохнатые, суровые — торчат во все стороны над стеклами очков. Но под бровями, под стеклами удивительно добрые, даже кроткие, с запрятанной смешинкой, глаза…

— Если я королева репортажа, то ты…

— Погоди, говорю! Дай досказать… Самая подходящая у него, самая, выходит, сказочная наружность для деда земных недр, — продолжала Лида. — Правда!.. Ты читала Бажова? У него есть Хозяйка гор, этакая грозная красавица-диво. А твой чудище-дед — хозяин подземных кладовых. Вот таким он и должен быть! Медлительный и строгий, дремучий и замшелый, но добрейшей души старик… — И, вдруг рассмеявшись, Лида спросила: — А хочешь знать, почему я так загляделась на твоего Плужникова?.. Мы о ком с тобой говорили, помнишь? Мы об Алеше Громове говорили, а ты вдруг зашипела: «Он!» — вот я и распялила глаза, Алешу думала увидеть…

Обе громко расхохотались. Но вскоре Лида, нахмурившись, стала нервно покусывать себе губу. Что с нею — некоторое время отнекивалась, потом призналась: сгинул Алеша с глаз, уже сколько дней прошло… А она вон как развеселилась сегодня… К добру ли?

Оказалось, к добру.

Алеша неожиданно пришел на вечер в женское общежитие.

Лампочки в коридоре засияли, казалось, много ярче. Натертый заново паркет засверкал особенно глубоким блеском. Вощеная, скользкая его поверхность, как зеркало, вбирала в себя тени движущихся в праздничном оживлении фигур: милые подружки, славные ребята. Да, в «монастырь» с некоторых пор опять позволено приводить на вечера знакомых ребят — правда, под строгой личной ответственностью девушек: знай, кого приглашаешь! Один из сегодняшних гостей весь вечер ходит со вздутой пазухой — прячет на животе кота. «Дурак», — с раздражением подумала о нем в начале вечера Лида. «Совсем еще ребенок!» — улыбающимся взглядом проводила она паренька с котом за пазухой теперь, когда Алеша был снова с нею.

А потом в затемненном красном уголке по-сорочьи застрекотал за спиной узкопленочный киноаппарат. Голубым дымом простерся над головами зрителей веером клубящийся свет. «Профессор Полежаев» — очень старая картина. Еще маленькой девочкой, ученицей первого класса в Чернигове, запомнила Лида афиши с этим названием, но только теперь, спустя столько лет и за столько тысяч километров от дома, впервые увидела картину.

Старый русский академик, почетный профессор Оксфорда и Кембриджа, с подсвечником в руке взбирается все выше и выше по приставной лестнице к полкам книг. Петроград восемнадцатого года погружен во тьму — на электростанции нет угля. Профессор уселся на самой верхней перекладине лестницы и, светя себе стеариновой свечой, работает…

Бедняга, — как он одинок, этот старый ученый со своей милой старушкой женой Машей!