Молодые львы

– Что ж, считай, что тебя уже пригласили. Коктейль, – обратился он к буфетчику. Затем, опять повернувшись к Пегги, продолжал: – Один мой знакомый совершенно свободен до половины седьмого завтрашнего утра.

– А что я скажу на работе?

– Скажи, – серьезно проговорил он, – что ты участвуешь в передвижении войск.

– Не знаю, – ответила Пегги, – мой хозяин против войны.

– Скажи ему, что войска тоже против войны.

– Может быть, ему вообще ничего не говорить?

– Я позвоню ему, – заявил Майкл, – и скажу: вас видели на улице, когда вы шли по направлению к Вашингтон-скверу пьяный в стельку.

– Он не пьет.

– Твой хозяин, – сказал Майкл, – опасный чужестранец.

Они тихонько чокнулись. Майкл вдруг заметил, что рыжеволосый матрос прислонился к нему и пристально смотрит на Пегги.

– Точно, – произнес матрос.

– С вашего позволения, – сказал Майкл, чувствуя, что теперь он может резко разговаривать с мужчинами в военной форме, – у нас с этой дамой частный разговор.

– Точно, – повторил матрос и похлопал Майкла по плечу. Майкл вдруг вспомнил, как на второй день войны во время завтрака в Голливуде какой-то сержант вот так же жадно смотрел на Лауру. – Точно, – сказал матрос, – я восхищаюсь тобой, ты разбираешься в этом деле. Что толку целовать девушек на городской площади, а потом идти на войну. Лучше оставайся дома и спи с ними. Точно.

– Послушайте, – сказал Майкл.

– Извините меня, – проговорил матрос, положив деньги на стойку, и надел новенькую белую шапочку на свою рыжую голову. – Просто сорвалось с языка. Точно. Я направляюсь в Эри, в Пенсильванию. – И, держась очень прямо, он вышел из бара.

Глядя ему вслед, Майкл не мог удержаться от улыбки. Все еще улыбаясь, он повернулся к Пегги.

– Солдаты, – начал было он, – доверяют свои тайны всякому…

Вдруг он заметил, что Пегги плачет. Она сидела выпрямившись на высокой табуретке, в своем красивом коричневом платье, и слезы медленно катились по ее щекам. Она не вытирала их.

– Пегги, – тихо произнес Майкл, с благодарностью заметив, что буфетчик, наклонившись на другом конце стойки, делает вид, что чем-то занят. «Вероятно, – подумал Майкл, касаясь рукой Пегги, – в эти дни буфетчики видят много слез и знают, как вести себя в таких случаях».

– Извини, – сказала Пегги, – я начала смеяться, а получилось вот что.

Тут подошел суетливый итальянец-метрдотель и, обращаясь к Майклу, сказал:

– Мистер Уайтэкр, стол для вас готов.

Майкл взял бокалы и направился вслед за Пегги и метрдотелем к столику у стены. Когда они уселись, Пегги уже перестала плакать, но оживление сошло с ее лица. Майкл никогда не видел ее такой.

Они молча приступили к еде. Майкл ждал, когда Пегги совсем успокоится. На нее это было совсем не похоже, он никогда раньше не видел, чтобы она плакала. Он всегда думал о ней, как о девушке, которая ко всему, что бы с ней ни случилось, относится со спокойным стоицизмом. Она никогда ни на что не жаловалась, не устраивала бессмысленных сцен, как большинство представительниц женского пола, с которыми встречался Майкл, и поэтому теперь он не знал, как ее успокоить, как рассеять ее уныние. Он время от времени посматривал на нее, но она склонилась над тарелкой и не поднимала головы.

– Извини меня, – наконец проговорила она, когда они уже пили кофе. Голос ее звучал удивительно резко. – Извини меня, что я так вела себя. Я знаю, что должна быть веселой, бесцеремонной и расцеловать на прощание молодого бравого солдата: «Иди, дорогой, пусть тебе снесут голову, я буду ждать тебя с рюмкой коньяку в руке».

– Пегги, – пытался остановить ее Майкл, – перестань.

– Возьми мою перчатку и надевай ее на руку, – не унималась Пегги, – когда будешь в наряде на кухне.

– В чем дело, Пегги? – глупо спросил Майкл, хотя хорошо знал, в чем было дело.

– Дело в том, что я очень люблю войны, – отрезала Пегги, – без ума от войн. – Она засмеялась. – Было бы ужасно, если бы хоть кто-нибудь из моих знакомых не был убит на войне.

Майкл вздохнул, чувствуя себя утомленным и беспомощным, но он должен был признаться себе, что ему не хотелось бы видеть Пегги в числе тех патриотически настроенных женщин, которые с таким увлечением занялись войной, словно готовились к свадьбе.

– Чего ты хочешь, Пегги? – спросил он, думая о том, что неумолимая армия ждет его завтра утром в половине седьмого, а другие армии в разных частях света готовят ему смерть. – Чего ты хочешь от меня?

– Ничего, – ответила Пегги, – ты подарил мне два драгоценных года своей жизни. Чего еще могла бы желать девушка? А теперь отправляйся, и пусть тебя разорвет на части. Я повешу «Золотую звезду»[44] у входа в дамскую комнату в клубе «Сторк».

Подошел официант.

– Желаете еще чего-нибудь? – спросил он, улыбаясь с итальянской любезностью состоятельным влюбленным, которые заказывают дорогие завтраки.

– Мне коньяк, – ответил Майкл, – а тебе, Пегги?

– Спасибо, – сказала Пегги, – мне больше ничего не надо.

Официант отошел. «Если бы в двадцатом году он не сел на пароход в Неаполе, – подумал Майкл, – сегодня он был бы, вероятнее всего, в Ливии, а не на Пятьдесят шестой улице».