Майкл не долго смотрел на него. Мысли тяжело ворочались в его мозгу. «Я не могу оставить его здесь, — думал он, — но не могу и унести. Если я потащусь с ним через лес, мы вместе будем прекрасной мишенью для снайпера».
Что-то дрогнуло в ветвях над его головой. Майкл быстро откинул голову назад, сразу вспомнив, где он, и сообразив, что человек, стрелявший в Ноя, в этот момент, вероятно, подкрадывается к нему. На сей раз это оказалась только птичка, которая, раскачиваясь на конце ветки, бросала вниз в остывающий под деревьями воздух похожие на брань крики. Но в следующий раз это будет вооруженный человек, горящий желанием его убить.
Майкл нагнулся. Он осторожно приподнял Ноя и снял с его плеча винтовку. Потом еще раз взглянул на него и медленно пошел в лес. Пройдя несколько шагов, он все еще мог слышать поверхностное, прерывистое дыхание раненого. Как ни печально, но на некоторое время Ноя придется оставить без присмотра.
«Тут, наверно, я и схвачу пулю», — подумал Майкл. Но это был единственный выход. Найти человека, который сделал эти два выстрела, прежде, чем тот найдет его. Единственный выход для Ноя и для него, Майкла.
Он слышал, как сильно стучит в груди сердце, им овладела сухая, нервная зевота. У него было предчувствие, что его убьют.
Майкл шел медленно и осторожно, пригибаясь и часто останавливаясь за толстыми стволами, чтобы прислушаться. Он слышал свое дыхание, пение птиц, жужжание насекомых, кваканье лягушки в соседней луже, легкий шелест ветвей под слабым ветерком. Но не было слышно ни шагов, ни позвякивания снаряжения, ни звука оттягиваемого затвора винтовки.
Он уходил от дороги в глубь леса, уходил от того места, где остался Ной с простреленным горлом, со сползшей с головы каской, лежащей на ложе из розовых цветов. Майкл не продумал заранее свой маневр. Он просто чувствовал, почти инстинктивно, что держаться вблизи дороги опасно: он был бы прижат к открытому месту и лучше виден противнику, потому что лес у дороги был реже.
Под его тяжелыми сапогами хрустели лежавшие толстым слоем жесткие прошлогодние листья и трещали скрытые под ними сухие ветки. Его раздражала собственная неловкость. Но как бы медленно он ни пробирался сквозь густые заросли, казалось, невозможно было двигаться бесшумно.
Он часто останавливался и прислушивался, но ничего не было слышно, кроме обычных предвечерних лесных звуков.
Он попытался представить себе этого фрица. Каков он из себя?
Возможно, фриц после того, как выстрелил, собрал свои манатки и двинулся прямо к австрийской границе. Два выстрела — один американец. Не такая уж плохая добыча за один день в самом конце проигранной войны. Гитлер не мог бы потребовать большего. А может быть, это вовсе и не солдат, а один из этих сумасшедших десятилетних мальчишек, которым забили голову чепухой о «вервольфах»[109], вытащивший с чердака старую винтовку, оставшуюся с прошлой войны. Майкл мог натолкнуться на мальчика с копной светлых волос, босоногого, с испуганным детским выражением лица, с ружьем в три раза больше его… Как бы он тогда поступил? Застрелил его? Или отшлепал?
Майкл надеялся, что это все же окажется солдат. Медленно пробираясь по буро-зеленому лесу, раздвигая на своем пути густые ветви, Майкл обнаружил, что шепчет молитву о том, чтобы тот, кого он преследует, оказался не ребенком, а взрослым мужчиной, одетым в форму, взрослым мужчиной, который ищет его, вооруженным и жаждущим схватки…
Он перекинул винтовку в левую руку и согнул пальцы онемевшей правой руки. Пальцы отходили медленно, волнами, их покалывало, и они болели, и он боялся, что, когда настанет время, они будут действовать слишком медленно… Его никогда не учили, как поступать в подобных случаях. Обучение сводилось к тому, как действовать в составе отделения, взвода, каким должен быть боевой порядок в наступлении, как использовать естественные укрытия, как не следует обнаруживать себя на фоне неба, как преодолевать проволочные заграждения… Он продолжал двигаться вперед, обшаривая глазами кусты и группы молодых деревьев и ловя малейшее подозрительное движение, и все думал, удастся ли ему остаться в живых. Неполноценный американец, которого готовили для всего, чего угодно, только не для этого: учили отдавать честь, учили действиям в сомкнутом строю и движению в колонне, учили самым новейшим способам предупреждения венерических заболеваний. И вот на вершине своей военной карьеры ему приходится ощупью импровизировать, встретившись с обстановкой, не предусмотренной армейскими уставами… Как обнаружить и убить одного немца, который только что застрелил твоего лучшего друга? А может быть, он был не один? Ведь было два выстрела. Может быть, их было двое, шестеро, дюжина, и теперь они поджидают его, ухмыляясь, в построенных правильной линией окопах, прислушиваясь к его тяжелым, все приближающимся шагам…