Около полумили от усадьбы, на границе маисового поля и девственного леса стояла большая магнолия, пощаженная топором дровосека. Под этим деревом Елена назначила свидание, и в дупло этого же дерева ее наперсница Юлия положила письмо с фотографической карточкой.
Остановившись под его большими ветвями, она раскрыла манто и откинула капюшон.
Она не боялась больше ничего, негры не ходили сюда ночью, разве что иногда забредали, охотясь за двуутробкою или енотом.
Она перевела дух и успокоила сильное биение сердца. Затем она поднялась на цыпочки и опустила руку в дупло. Но ничего в нем не нашла.
— Нашел! Взял! — сказала она.
Вскоре при том же тусклом свете можно было разглядеть на лице ее легкое выражение досады, и она прошептала:
— Почему же нет ответа?
И она снова запустила руку в отверстие, и снова не нашла ничего.
— Он мог бы написать мне в нескольких словах, что придет. Он должен бы явиться сюда прежде меня; я уверена, что уже пора.
Это было не более как предположение, она могла ошибиться и обвинять напрасно. Вынув часы, она вышла на лунный свет и поднесла циферблат к глазам. Лицо ее приняло выражение огорчения и досады. Стрелка показывала десять минут сверх срока, назначенного ею в письме.
— Прошло десять минут, а его еще нет здесь, и нет ответа на мое письмо. А между тем он должен уже получить его. Юлия уверяла, что опустила его в известное отверстие. Кто же другой мог взять его? Некому. О, как он жесток. И, если он не приходит, я уйду назад.
И, закутавшись в манто, она набросила на лицо капюшон. Однако она еще колебалась и прислушивалась.
Никакие звуки, никакие шаги не прерывали ночного молчания, исключая треск сверчков и крики птиц.
Она снова посмотрела на часы; прошло еще несколько минут после назначенного для свидания срока. Елена решительно прицепила часы к поясу, досада сменилась гневом. Глаза ее сверкали. Она вышла из-под дерева, но не успела покинуть тени, как остановилась. Послышались твердые, тяжелые шаги по сухим листьям — шаги, очевидно, мужские.
— Наконец-то! — прошептала она весело.
Отчаяние, досада, грусть отлетели в одну минуту, когда она увидела его.
Но она решилась не прощать тотчас, и начала с упреков.
— А, вот и вы! Хорошо. Я удивляюсь, что вы пришли. Пословица говорит: «Лучше поздно, чем никогда». Может быть, это очень хорошо для вас, но я уже довольно пробыла здесь одна, мне уже пора, я должна пожелать вам покойной ночи.
И, проговорив эти слова, она стала оправлять капюшон вокруг головы, решившись покинуть обожаемого, который обошелся с нею так невнимательно.
Он бросился, чтобы удержать ее, и, несмотря на темноту, она увидела, как он протягивает к ней руки, как бы умоляя ее.
В этом движении выказывались раскаяние и сожаление — одним словом, все, что могло смягчить ее.
И она смягчилась, она готова была броситься ему на грудь, но все-таки еще сказала:
— С вашей стороны очень жестоко подвергать меня такому испытанию! Чарльз, Чарльз!
— Елена Армстронг! Я — не Чарльз, я — Ричард. Меня зовут Ричард Дарк.
Глава X. ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО НЕ ОЖИДАЛИ
Ричард Дарк вместо Чарльза Кленси!
Трудно выразить словами душевное состояние Елены Армстронг, когда она убедилась в своей ошибке. Ею в одинаковой степени овладели раздражение и стыд, потому что она оказалась в очень неловком положении.
Она не упала в обморок, не испустила крика, который мог бы обличить ее смятение или удивление. Нет, она была не из таких женщин. Она просто сказала:
— Ну, что ж, сударь, хоть вы и Ричард Дарк, но это еще не дает вам права мне надоедать.
Этот холодный и твердый тон обескуражил его. Он надеялся, что стыд быть захваченной врасплох должен смягчить ее, а, может быть, и довести до покорности.
Напротив, он вскоре увидел, что только усилил ее досаду; руки его невольно опустились, и он хотел дать ей дорогу, но попытался оправдаться.
— Мне грустно, если я вам надоедаю, мисс Армстронг, — сказал он, — это произошло совершенно случайно. Узнав, что вы оставляете наши места и уезжаете завтра, я шел попрощаться. Мне очень жаль, что я пошел этой дорогой и случайно встретился с вами; я жалею об этом тем более, что вижу, вы ожидали кого-то другого.
— В таком случае зачем же вы загораживаете мне дорогу? Зачем стоите здесь?
— О, если вам угодно, я избавлю вас от своего присутствия, — сказал Дарк, отступая в сторону. — Я шел к вашему отцу попрощаться, — продолжал он, — а теперь могу поручить вам передать мое почтение вашему семейству.
Это было сказано, очевидно, в насмешку, но Елена не обратила на это внимания; она думала только, как бы отделаться от этого человека, который явился так некстати.
Чарльза Кленси, полагала она, могла задержать какая-нибудь неизвестная причина, и поэтому он опаздывает. Надеясь, что он еще придет, она внимательно и быстро оглядела лес. Несмотря на темноту, взор этот не ускользнул от Дарка.
Не дожидаясь ответа, последний продолжал:
— Полагаю, что вы приняли меня за Чарльза Кленси. Если вы дожидаетесь его, я могу избавить вас от необходимости оставаться долее под влиянием ночной сырости, потому что он не придет.