Молох

— Чулок, можешь не волноваться, ты знаешь президента Международной — заверила девушку Мамонт, пока та просачивалась сквозь толпу, начинённую до зубов карабинами да казачьими шашками. По всей видимости, соседняя станция тотально снабдила Славу не только своими рекрутами, но и военной техникой.

— Я не могу его знать — не отступала литовка ни на шаг. И вот тогда женщина увидела перед собой главаря соседей, и комок облегчения в тот же миг спал с души. Перед ней, улыбаясь, стоял «кушеточник» Борис.

Через семь минут, после непродолжительной речи глав обеих станций, толпа выдвинулась в тоннель. Белому Чулок досталось почётное место вместе с Мамонтом и Борисом в вагонетке, на которой они приехали. Теперь же дрезину вёл неизвестный доселе старичок, так же не обделённый личным карабином. Дедок не издал ни звука, словно перед ними сидел робот и покорно вёл машину позади толпы, то и дело сбавляя ход, дабы ненароком не задеть кого-нибудь из добровольцев. Шли не только мужики, но и дети, и женщины. В общей сложности, человек пятьдесят пушечного мяса. И что им мешает вот такой компанией, скажем, обследовать опасный тоннель Слава — Дунайский? Ответ так и не пришёл в голову литовке, ибо впереди уже сверкали огни Международной.

Остановку сделали ещё на двадцать минут, чтоб пополниться рекрутами, доведя счёт до ста, и согласоваться в планах. Чулок понимала, что то была последняя остановка перед битвой. В 6:45 дрезина покатилась по станции и, из-за большого потока людей, к сорок восьмой минуте въезжала в рот тоннеля. Чем меньше километров отделяло диггершу от воинствующей Бухарестской, тем сильнее сжималось сердце. И, как счётчик Гейгера в самом безнадёжном месте на Земле — городе Припяти, росла уверенность.

Первые выстрелы посыпались ещё до того, как стрелки часов дошли до отметки в семь утра. Чулок глядела вперёд тоннеля, на макушки голов, то и дело мелькавших вспышек впереди, и не могла ничего поделать. Как объяснили Борис с Мамонтом, тактика «лидер впереди» не совсем в данном контексте уместна. Акцент делался на количестве, а не на качестве. Вероятно, метод работал, так как уже в долгожданные семь утра, точно по плану, первые ряды повстанцев ворвались на Бухарестскую. Литовка хотела подогнать вагонетку, но не могла. И лишь затем женщина, не в силах ждать, спрыгнула с машины и побежала по рельсам вперёд. Вслед за ней бросились оба президента, понимая, что их выход настал.

Бухарестская, превратившаяся в модель Сталинграда сорок второго года, была заранее обезглавлена потерей Рипли и, в том числе, её личной охраны с постами КПП. Диггерша, не обращая внимания на то место, где её чуть не убили, ворвалась на станцию, методично подстреливая восставших резидентов. Перед глазами сверкали шашки, а вслед за ними, подлетавшие в воздух, культи рук и ног. Воздух окрасился красным, как на придурочной картине Малевича. Литовка отсчитала девятерых застреленных прежде, чем бок о бок Борис с Мамонтом возвещали об оккупации станции. Быстро и внезапно, как захват немцами Брестской крепости, только тогда бойцы сражались куда отвержение.

На дальнем краю станции продолжались упорные бои. Солдат открыла счёт первой десятке в нескольких метрах от дальней торцевой стены. Дома и прилавки сжигались на месте, где-то бесцельно подрывались гранаты. Подбирались патроны и запасы воды, последние из которых тут же уходили в желудки бойцов. Среди сей вакханалии из тоннеля, ведущего к Волковской, выбежали остатки обороны Бухарестской, впечатляющие по своей численности составом. Уже президенты поравнялись с Чулок и, как все, подставляя свою грудь под пули, отстаивали захваченную станцию. Как причитал Ильич: «Захватить власть легко, куда труднее удержать её». Солдаты Международной и Славы валились на гранитный пол с такой же интенсивностью, как защитники оккупированной станции.

Перекрёстный огонь продолжался бесконечно долгое время. Возможно, он занял не больше минуты, но казался сражением на весь день. Смельчаки бежали вперёд с шашками наголо и останавливались в нескольких шагах от оборонявших тоннель. Разрывая в клочья плоть, вылетали кишки, а мозги залепляли стены, потолок и даже лица. Казалось, нет тому конца и края, как откуда-то к Чулок вышел Костя с изрешечённой Алей на руках. Девушка была жива, но она, как и её жених, не понимала, что для них всё закончено. Глаза Али смотрели на того, кто должен был стать её мужем. Взор обратился в потолок, чтоб отныне не созерцать этот безумный в квадрате мир. Клокот, вырывавшийся из остервеневшего бойца, затмевал звуки выстрелов. Костя взял гранату и, выдрав зубами чеку, пошёл с ней в тоннель.