МоLох

– С мужчинами это случается, – пробормотал Бобров. Нина, похоже, пыталась устроить ему сцену.

– Я знаю, на что ты обиделся! – сверкнула глазами Нина. – Тебя задело то, что все мы восхищались Квашниным. Он преуспел, а ты нет. И ты ему завидуешь.

– Я слишком мало его знаю, чтобы завидовать, – не удержался Бобров.

– Нет, ты завидуешь! Тебя вынудили уехать из Москвы! И ты поехал!

– Ты хочешь, сказать, что я трус? – Бобров похолодел.

Нина интуитивно поняла, что сказала лишнее, и пошла на попятную:

– Ты странный человек, Андрей. Я никак не могу тебя понять. Ты сам не знаешь, чего хочешь.

– А ты знаешь? – он в упор посмотрел на Нину.

– Я обычная женщина. И хочу того же, чего и все: дом, семью. Детей хочу. И не хочу считать копейки. Да, не хочу! И что в этом такого ужасного?

– То есть, ты хочешь не просто дом, а дом, полную чашу? Не просто мужа, а мужа успешного? Не просто детей, а лучших детей? – подчеркнул Бобров. – Чтобы все сказали: Нина Зиненко с детства была лучшей, и она получила все самое лучшее. Полностью оправдала наши надежды. Вот чего ты больше всего боишься: не оправдать надежды своих родителей и земляков. Ты слишком на виду. Ты, можно сказать, знамя Чацка. Тебе нельзя упасть в грязь. Скажи, ты видела Квашнина? – внезапно спросил он.

– Видела фото в Инете.

Бобров расхохотался.

– Твой энтузиазм угаснет, как только вы окажитесь лицом к лицу. До сих пор к тебе относились с уважением.

– Мне постоянно делали грязные намеки! – вспыхнула Нина.

– А ты, зная себе цену, ждала предложения, от которого невозможно отказаться. Что ж… Решай сейчас. Когда ты снова постучишься в мою дверь, я тебе не открою, учти. Я тебя предупредил.

– Да что ты о себе возомнил! – вскипела Нина. – Ты…

Ее слова заглушил гудок: поезд, на котором ехал Квашнин, подплывал к Чацкому вокзалу. Услышав гудок, Нина с Бобровым инстинктивно друг от друга отпрянули. Бобров понял, что не след в одиночку стоять на перроне и поспешил смешаться с другими сотрудниками банка, которые, услышав гудок, дружно высыпали на улицу.

Нина одернула юбку и, напротив, сделала пару шагов вперед. Бобров посмотрел на нее с жалостью. Теория теорией, а практика практикой. Порядочной девушке не так-то просто себя продать. Особенно такому уроду, как Квашнин. Нина в любом случае погибнет, вопрос, где останется существовать ее опустевшая оболочка, здесь, в Чацке, или в Москве? Станет Нина пить или подсядет на кокаин? А, может, просто, забудется бесконечным шопингом, переселившись в бесчисленные зеркала, отражающие ее пустые глаза и безупречную фигуру?

Все это Бобров успел подумать, пока поезд сбавлял ход, сегодня как-то особенно торжественно и плавно. Едва локомотив остановился, к вагону СВ кинулся Шелковников. За ним, не спеша, двинулся Мартин. Кроме них в вагон никто не зашел…

Квашнин ждал их в купе, дверь которого была распахнута. Кроме него в вагоне СВ никого больше не было. Поскольку все купе занимал огромный Квашнин, Шелковников и Мартин остались стоять в проходе. Какое-то время Квашнин, молча на них, смотрел, потом также молча, кивнул.

– С приездом, Василий Дмитриевич, – угодливо сказал Шелковников.

– Здесь тепло, холодно? – отрывисто спросил Квашнин.

Он был в костюме, сто процентов сшитом на заказ. Квашнин был невероятно толст, узел галстука упирался в жирный подбородок с тройной складкой, живот казался необъятным. Коротко остриженные рыжие волосы полностью открывали оттопыренные, усыпанные веснушками уши. Щеки тоже были усыпаны веснушками. Кожа у Квашнина была бледная, нездорового вида. По всем признакам у него был сахарный диабет. Он смотрел в окно поверх плеча Шелковникова. И спрашивал про погоду.

– Тепло, Василий Дмитриевич, – хихикнул Шелковников. – Вы нам солнышко из Москвы привезли.

Квашнин перевел взгляд на стоящего за его плечом Мартина и спросил:

– Как у нас дела?

Тот оттер тощим плечом Шелковникова и, шагнув в купе, протянул Квашнину тоненькую папку. Тот с безразличным видом взял ее, вздохнул и посмотрел на дверь. Шелковников с Мартиным посторонились, и Квашнин в два шага очутился у окна. Роста он был огромного. Теперь директор банка и его зам оказались в купе, а Квашнин уставился на раскинувшийся за окном разлапистый Чацкий вокзал, похожий на беспородную дворнягу. Осыпавшаяся местами штукатурка, словно выстриженная лишаем шерсть, слезящиеся глаза окон с бельмами грязи и покорность судьбе. И вдруг в полусонном взгляде Квашнина впервые появился интерес.

Мартин принялся на память бубнить цифры, которые были в папке.

– Кто эта девочка? – внезапно прервал его Квашнин.

Шелковников сунулся к окну и с явным облегчением от того, что может ответить на заданный вопрос, потому что он не касается банковских дел, сказал:

– А, это Нина Зиненко, дочь нашего старшего экономиста.

– Хорошенькая.

Мартин опять забубнил, Шелковников незаметно вытер выступивший на лбу пот. Квашнин, не отрываясь, смотрел в окно.

– Как говоришь, ее зовут? Нина? – опять перебил он Мартина.

– Да, – кивнул Шелковников. – Вечером будет банкет, и она…

– Тоже будет там? – живо обернулся к нему Квашнин.

Он словно проснулся.