Молох Мори

Района задумалась. Череда событий, уникальных по своей внезапности, но обыденных по существу, наверняка довели Томаса до ручки. До сих пор в церкви на самой высокой балке остался обрубок верёвки. На всем острове не нашлось достаточно высокой лестницы, чтобы снять его. Осталось лишь молиться на узел, сгубивший пастыря, и гадать, как он до туда дотянулся. Но нынешний, Алистер – он не был похож на Тома. Ни станом, ни лицом, ни голосом, а потому казался сильнее – духом. Впрочем, возможно, старый настоятель сгинул вовсе не из-за воскресных пропусков.

– Что если он почувствует себя ненужным и тоже руки наложит? – встревожилась Эдалин.

– Тогда, в чём прок от таких святых? Это всё глупости. Я не пойду.

Уолш прищурилась. Поморщив крючковатый нос, она с силой вцепилась в руки девочек и отвернулась. Кто куда смотрел. Района глядела на ветошь в своей руке. Эдалин пялилась на муляжные консервные банки из-под тушёнки. Девочки смотрели кто куда.

– Так и знала, что ты бездушная. А я вот пойду.

– Иди. Передай ему, что путь до той непреступной матицы для него стал чуточку короче.

– Непременно. Пусть знает, какая у него паства.

– И повесится, – кивнула продавщица.

– И повесится! – в ярости выдала Эдалин.

– Аминь.

Уолш фыркнула, подхватила детей и покинула магазинчик. Района, усмехнувшись, сжала тряпку и направилась к полкам – протирать пустые банки из-под тушёнки. До чего же грязный взгляд был у этой блудницы Эдалин, даже старые жестянки, казалось, помутнелись от её взора.

А ведь Бартлей наказал морийцам пылинки сдувать с нового пастыря. Должно быть, он что-то знал об Алистере. Впрочем, Мори настоятель оказался не нужен, по мнению Районы. За островом не водилось почитать Бога, у острова числились свои божки. Но что будет, если и новый священник сгинет? Нет, не покончит с собой – в это морийка не верила. Однако он может просто покинуть остров из-за своей ненадобности. Многое ли потеряет остров? Не больше, чем уже потерял от войны. А кроме неё море не приносило на своих волнах ничего. Однако пару дней назад оно привело на Мори саму смерть. Чью – этого Района не знала.

На острове понемногу заключались сделки – морийцы спорили, через сколько сбежит – возможно, на тот свет – Алистер. Некоторые свято верили, что и он от хандры покончит с собой. Должно быть, так заведено у людей духовных, но отнюдь не душевных. Района не спорила, потому что не видела в новом пастыре духовное лицо.

III

Алистер запомнил: то утро было морозным. Оно окутало весь остров густым мороком, простираясь по промозглой земле до самого горизонта. Бурные волны моря, что за церковью, тянулись к самим небесам, переплетались мутными водами с облаками и рисовали витиеватые узоры перед взором, отчего казалось, что Мори являлся маленьким клочком земли в стеклянном шаре, который давно уже никто не трогал. Здесь было тихо. Непривычно тихо. Эта тишина закрадывалась по ночам в постели жителям и повыше натягивала на них одеяло. Должно быть, потому лица у морийцев казались непривычно спокойными и даже временами бестолковыми. Лень застилала их глаза, превратила редкие улыбки в вежливый оскал. Тревога, казалось, никогда не проникала в их умы потому, что островитяне отличались особой нерасторопностью и развязностью. Ленивые глаза. Ленивые улыбки. Но тут хотя бы не разучились это делать. В городе-то давно никто уже не улыбался. А чего? Война ведь. Кто в войну радовался-то? Возможно, те, кого ещё не взял голод.

Алистер стоял напротив церкви. Несколько дней ему пришлось ночевать у самого Бартлея, так как президентский дом оказался самым роскошным из всех имеющихся на острове. На деле же маленький одноэтажный шале мало чем отличался от прочих. Силикатные кирпичные стены, протекающая крыша и единственная койка. Тиган устроил священника на кровати, а сам ночевал прямо на полу, на тонких перинах, не принимая никаких отказов гостя. Впрочем, совесть пастыря не позволила тому ночевать на мягкой постели, выгнав старика с его же койки, а потому он тоже устроился прямо на половицах. Ночевать на земле ему было не привыкать.

Однако в действительности дом президента казался роскошным из-за убранств внутри. Уж очень много фотокарточек у него имелось. Они покрывали стены, шкафы и двери. Чёрно-белые, но всё равно яркие и полные красок. На всех них красовался один и тот же паренёк, широко улыбающийся во весь рот – кривые зубы ему отнюдь не мешали. Усыпанный веснушками нос и лохматая чёлка придавали лицу юноши ещё более беззаботный вид. На вопросы Алистера о том, кто это, Бартлей всегда преспокойно заявлял:

– Это Лори.

Больше пояснений никаких не следовало. Священник кивал, будто ответ его вполне удовлетворял. Отчасти так оно и было.