Молох (СИ)

По счастливому стечению обстоятельств я, мало того, что не переломал себе все кости о стенки тоннеля, так ещё не задел ни Ахмета, ни Чуму, плотно прижавшихся к лестнице. Лишь на подлёте к девушке я почувствовал глухой удар. Чулок ни на шутку взвыла, ведь ни каждый день по твоей спине проходятся семидесятикилограммовым шлифовальным станком под названием человек. По моим прикидкам, летел я не более полусекунды, а это метров 5–6, не больше. Ещё бы чуть-чуть, и удар пришёлся бы фатальным как для меня, так и для литовки. В последний момент, отрезвлённая ударом, диггерша схватила меня за руку. Плечевой сустав пронзила жгучая боль, словно конечность вырвали с корнем. В глазах заплясали звёзды, а ко рту подступила рвота. Понимая, что счёт идёт на секунды, ибо силы девушки не безграничны, я кое-как ухватился за лестницу здоровой рукой.

— У вас там всё в порядке? — Ахмет, находившийся выше всех, светил фонариком вниз.

— Если не считать чуть не сломанной шеи и нескольких вправленных позвонков, то всё хорошо, сладенький — ответила боец.

— Ну, это нормально — ухмыльнулся Ахмет. — Сам до сих пор чувствую себя свежевыжатым лимоном. А как ты, Молох?

— Порядок — прокашлялся я. — Сейчас только руку прицеплю на место.

На том продолжили спуск. Я светил фонарём вниз, но, кроме как океана мрака, ничего не видел. Ощущение, будто спускаешься в центр Земли, к истокам жизни, её недрам. Питерская подземка считается самым глубоким в мире метро по средней глубине залегания. Примерно 50–75 метров под землю. Адмиралтейская, почётно получившая пальму первенства в 2011 году, отбабахала вообще на 86 метров вниз. А глубина некоторых перегонов вовсе доходит до ста метров. «Незавидная доля», — подумал я. Ведь спускаться нам придётся ещё около полусотни метров, исходя из прокрученной в голове занимательной статистики.

— Вы слышите? — от постороннего голоса я каким-то чудом вновь не полетел вниз. Но на сей раз я бы, железно, превратился в кровавый блин.

— Чума, это ты, твою мать? — выругался я в сердцах.

— Послушайте — проигнорировал голос вопрос. Да, то был Чума, едрит его мадрид!

Звук, первым услышанный Чумой, потревожил нас где-то на половине пути спуска. Издавался тот сверху и казался мне роем пчёл. А люк то снаружи не закрыт! Похоже…

— Плесень! — крикнул я. — Быстро все вниз!

Стоило говорить, что последующие шесть-семь минут жизни протекли для нас в гонке со смертью, в которой первым бы выбыл кавказец, а за ним, как кегли в боулинге, все остальные? Треклятого дна до сих пор не наблюдалось, когда рой уже буквально вонзался в уши. Я слышал крики Ахмета и Чумы, наслаивавшиеся друг на друга. Следом завопила Чулок, и сразу после оного я почувствовал, как мои пальцы покрываются свинцом. Один за другим, как в детской считалке, фаланги отлеплялись от ступеней лестницы. Я выронил фонарик. Прибор, который мне подарили в иной жизни дети-цветы.

Из-за гула я ничего к тому времени не слышал. Перед тем, как упасть, я глянул вверх. На меня летело что-то огромное, выделяющееся на общем фоне темноты. Одна фигура перелилась во вторую, вторая в третью. Через мгновение четвёртая фигура, коей являлся я, слившись с остальными, помчалась вдогонку к галогенному фонарю.