Молох. Укус кобры

— Что ж ты сделала, сука? Я же достану тебя. Ты же не спрячешься от меня нигде, — прошипел, проходя мимо неё.

— Сделала то, чего всегда хотела. Купила себе новую жизнь, — ответила, улыбнувшись.

А он лишь покачал головой, глядя в ледяные змеиные глаза той, кого любил больше, чем себя. От того и боль от её предательства была невыносимой. Посадил бы его какой ушлый прокурор, не было бы так паршиво. Не выворачивало бы его наизнанку. Но она…

За что?

Его затолкали в клетку и захлопнули дверь. А потом начался ад.

— Ладно. Дай мне адрес, раз уж знаешь.

— Сейчас? Уверен? — Пашка нахмурил брови. — Может, попозже? Отдохни, приди в себя.

— Адрес давай!

Сенин вздохнул, полез в карман за мобильником.

— На вот. Записывай.

Молох пробежался взглядом по экрану телефона, кивнул.

— Запомнил.

Далеко она спряталась. Только Елисей обещал ей, что достанет. Достал бы в любом случае. Даже без Пашки и без хвоста его. Достал бы её из-под земли, с самого ядра вырыл бы голыми руками.

А потом, как следует упившись, снял бы какую-то тёлку и потащил бы её в гостиничный номер. Долго сношал бы, повернув к себе спиной, чтобы не видеть лица. Чтобы вместо шлюхи видеть её. Вгонять в неё свой член и слышать, как орёт. Рвать блядину на части, на куски её дербанить. А после вышвырнуть из номера и завалиться спать.

Во сне снова видеть её, тот грёбаный суд, её глаза. И мечтать. Мечтать, чтобы эта дрянь исчезла из его головы навсегда. Чтобы прекратилась эта многолетняя пытка. Потому что он отмотал не один срок. Он отсидел целую вечность. Сотни, тысячи лет.

ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

У меня нет подруг, увлечений. Не бывает беззаботных дней, когда я ни о чём не беспокоюсь и не готовлюсь к очередному переезду. Я всегда готова бежать и скрываться, прятать дочь и защищать свою семью.

Я живу так уже десять лет. С тех самых пор, как предала единственного родного человека. Каждый день просыпаюсь в ожидании жестокой расправы и ни на минуту не забываю слова Молоха, брошенные мне в последнюю нашу встречу. На последнем заседании суда, после которого его отправили по этапу, а я бросилась в бега, чтобы спастись от тех, кого он мог послать по мою душу.

Но Елисей всегда был умным и хитрым. Он мог убить человека так, что тот не успевал ничего понять. А мог продлить агонию так надолго, что жертва сама начинала просить спустить курок.

В случае со мной он решил растянуть пытку на долгие годы. Так, чтобы я ждала свою погибель каждый день, каждую минуту. Чтобы помнила и боялась. Чтобы ждала его возвращения каждую секунду.

Восемьдесят семь тысяч шестьсот часов — именно столько их в десяти годах. Каждый из которых я либо бодрствовала с мыслями о своём предательстве, либо спала и видела кошмары, где Молох возвращает мне долг.

Страх — единственное чувство, которое со временем не притупляется. Иногда оно ненадолго засыпает, а потом снова поднимается в душе девятым валом и начинает играть новыми красками, сводя тебя с ума.

На улице было сыро и промозгло. Даже не скажешь, что скоро новый год. Я вышла из машины, чтобы покурить, но, как только достала из пачки сигарету, на школьное крыльцо огромной, шумной компанией высыпали дети. Некоторые разбились по компашкам, разбрелись в разные стороны. И только моя дочь зашагала ко мне в гордом одиночестве.

— Привет, а ты чего здесь? — Есения озадачено нахмурилась. — Ты что там, куришь? — попыталась заглянуть мне за спину.

Быстро сунула сигареты в задний карман джинсов, показала руки.

— Ничего я не курю. Вот за тобой приехала, — невинно улыбаюсь, но дочь не провести. Слишком похожа на своего отца. Умна не по годам, подозрительна и всегда внимательна.

— С чего это? — щурится Еська и, заглянув в салон, находит взглядом бумажный пакет из любимой кондитерки. — И пирожные купила… Что-то случилось?

Вздыхаю.

— Эркюль Пуаро ты мой доморощенный. Я что, не могу побаловать дочь сладостями? Или, быть может, не могу забрать её из школы?

— Мааам, — тянет предупреждающе дочь. — Что случилось?

— Да ничего особенного. Просто нам нужно сейчас держаться вместе.

— Он вышел из тюрьмы, да? — с первого выстрела дочь попадает в цель, и я болезненно морщусь.

— Слушай, я не хочу, чтобы ты тоже жила в страхе. Просто не думай об этом и…

— Да или нет, мам? — допытывается дочка, и я, признав поражение, киваю. — Блин… А папа знает?

— Пока нет, но придётся ему сказать.

— Опять поругаетесь?

Пожимаю плечами и выдавливаю из себя неискреннюю улыбку. Конечно же, поругаемся.