Молоко волчицы

Мария будто окутана золотым облаком - от любви не может шевельнуться, с мольбой и надеждой смотрит на жалостливого парня, не убил вот волчицу, она тоже против крови, и каждый выстрел охоты ранит ее голубиное сердце.

Федька Синенкин и казачата насбирали сучьев, дающих душистый уголь, нарубили жасмину, развели костер с чистым, бездымным пламенем. Дядя Исай нанизал медвежатину на ореховые палочки, полил рассолом, положил над углями. Тут же готовили другого сорта шашлык: оборачивали куски в листья дуба, пока они истлевали, мясо запекалось хрустящей корочкой.

Припасы вываливали в общую кучу. Здесь, на горах, ели вместе. Синенкины принесли хамсы и картошки. Дядя Исай высыпал сумочку смуглых сухарей со следами разных зубов. Бабы развязали узелки - с огурцами, салом, пшеном, сваренным в молоке. Невзоров отложил на немятую траву кавалерийский карабин, кинул бабам кожаный мешок с ремнями - достали из него булки, балык, консервы. Флягу барин открыл сам. Выпили - и ягодницы тоже - по крышке спирта.

Это было блаженство - сидеть в глухой балке, у поющего ручья, пить спирт и заедать горячим мясом с размоченным сухарем. Сухари макали прямо в ручей, звонко несущийся по разноцветным каменным плитам. Припадали к воде, где блестко вспыхивали - не золотые ли? - песчинки, а вода аж зубы ломит. Павел Андреевич ел казачью еду, свою оставляя бабам - для них это праздник, в мешке были и конфеты.

Рядом с биваком ворочались и перекатывались мешки с медвежатами. Собаки рычат и не сводят глаз с мешков. Казаки старались сесть против баб, а те поминутно поджимались, одергивали юбки, пряча тайную белизну ног.

После обеда бабы стали искаться друг у друга в головах. Потом все разбрелись рвать кизил и орехи. У костра остались собаки, обгладывая кости. Из кустов слышался приглушенный смех, взвизги девок, шелест обрываемых веток и гудящие баски мужчин.

Дремучие балки покрыты лесами как шубами. Наверху гуляли ветры клонилась к земле ковыльная слава осени. В лесу тихо, треснет сучок, вскрикнет птица, да шумит в зарослях лопухов и лилий ручей, несущий красные листья, букашку с алыми крыльями да отражение вечной прелести гор и неба.

С высоты ручей несется сквозь лесную мглу. Мчит он звезды, капли солнца, мертвую пчелу. Лес уснул в тиши стодонной. Здесь хочу, как встарь, размочить в воде студеной золотой сухарь. Барбарисовые чащи. Балагана след. И звенит вода - и слаще струн на свете нет...

К вечеру небо затянулось легкими прозрачными облаками. Природа задумалась. С осторожным шелестом упали капельки дождя. Липкие ниточки протянулись от неба к земле. Потемнели вялые листья. Казаки накинули на головы мешки, взвалили на плечи добычу, стали выбираться из помрачневшей, уже чужой балки, вспомнив тепло и лампадные огоньки низких беленых хат. Мокрая трава хлестала по склизким сапогам, мочила и холодила тело до пояса. Пока вышли, стемнело.

Глеб и Мария последними поднялись к кургану, откуда дорога бежала вниз, к станице. Целый день были вместе - будут помнить эту охоту всю жизнь. Обнялись, утонули в долгом поцелуе - мало было в лесу! Оглянулись на балку, уже страшную. Черный беспредельный хребет, над ним едва различимое черное небо. Тьма властно окутала мир. Где-то внизу догорают угли под пеплом их костра. Солнечные монеты на мураве лесного дня погибли. Как быстро промчались часы и минуты!

До станицы верст десять. Домой пришли поздно, по грязи. Дождь зарядил на всю ночь. Усталые казаки расходились по улицам, прощались наскоро, уже отчужденные. Скрипели коромысла с сапетками кизила на плечах баб. Невзорова встретил на выгоне крытый шарабан, запряженный парой коней. За кучера Люба Маркова, прислуга барина.

Глеб несколько раз пересказал матери, как он убил медведя, похлебал горячего наваристого борща, пытался чинить шлею и светец зажег, но глаза словно засыпало мякиной, веки свинцово отяжелели - и он уснул. Но и во сне видел серебряные от ковыля балки, милые локоны на беззащитных плечах, глаза-родники, бьющие ключами любви, надежды, преданности...

Где теперь вода, что мчалась возле них в полдень?

КАЗАЧЬЯ СХОДКА

Атаман, два помощника и казначей станицы сидели на верхней ступеньке крыльца правления. Нижние занимали гласные, имеющие голос, из стариков. Рядом стояли казаки славных кровей, военные герои, крепкие хозяева. Рядовые землеробы заполняли площадь. Баб и мужиков, а равно армян или греков и прочих колонистов не допускали к государственным делам в крошечной казачьей республике.

День солнечный, резкий. Синий ледниковый ветер так и нижет. Попасть под него - как раздетому под ледяную струю. Это на горах выпал снег. Казаки не боятся могучего холода - с пеленок привыкли.