Молоко волчицы

Инвалиды недоуменно переглянулись - ведь капитана он называл Николаем.

- Входи, не прячься, Денис, я видал тебя за дверью!

Инвалиды укладывали старика.

- Нет, господа казаки, ко мне гость дорогой пришел, хлеб-соль на турецкой границе ели, трубочку одну на германской курили. Мы с ним выпьем ради праздника.

- Заходи, товарищ Коршак!

Дверь не открывалась. Глаза Спиридона прояснились Он предложил выпить соседям по койке - отказались. Выпил один.

И упал, как лист с дерева, без крика и мольбы, неотвратимо и легко.

Мирный еще не дошел до конца квартала, убранного в кумач, как его нагнала молоденькая санитарка.

- Гражданин! Товарищ военный! Стойте! - подбежала и, не отдышавшись, сказала: - С вашим родственником удар!

Лунной ночью тело везли из часовни на колхозном грузовике. Вскрытие, показало: разрыв сердца, или, по-нынешнему, инфаркт миокарда. То и дело грузовик останавливался возле старых хат. За рулем сын Дмитрия Есаулова, инженер, приехавший на праздник домой.

Встречая грузовик, издали запричитывала Фоля, провожающая мужа на последнюю ссылку - за речку Невольку. Дочь Елена всхлипывала, голосить надо уметь, это целое искусство, старомодное, и нельзя ей сильно переживать - она опять родила, пятого, и молоко может броситься в голову. Временами посматривала в хозяйственную нейлоновую сумку - расчудесные купила танкетки, дешево попались, хотя подруга и пугала ее: дешевая рыбка - поганая юшка!

Местная газета поместила извещение о смерти "партизана Великой Отечественной войны, кавалера орденов Советского Союза и полного георгиевского кавалера". Хоронил его колхоз - самая богатая организация станицы. Затрат председатель не жалел. Постояв в почетном карауле, Дмитрий Глебович спешно погнал свою "Волгу" куда-то, уехал. Тело для прощания выставили в красном уголке клуба. Стали прощаться - последнее целование.

- Один я от нашей присяги остался, - бодро сказал старик Игнат Гетманцев и отошел, дал место другим.

- Хитрое дело, - сказал один станичник, простившись с покойным, было три брата, все померли, а жены у всех целые!

На длинных худых ногах приковылял дедушка Исай, старинная серебряная монета, уже не ходячая, годная лишь для музея. Он носил бороду тогда, когда покойник играл еще в бабки. На ощупь поцеловав бумажную ленту с инициалами Иисуса Христа на лбу мертвого, строго, как к живому, обратился:

- Ты что же это, соловей залетный, без очереди заскочил? Я ведь должен давно, уже и приготовил меня господь - ослепил. Ну, теперь не задержусь. Поклон нашим передавай. Режьте там райских баранов, гоните вино в виноградниках господа, стелите бурки на горах Синайских, ждите меня на пир-беседушку.

Мария в эти дни болела. Узнав о смерти Спиридона, встала через силу. Смерти уже не потрясали ее - скольких похоронила! Но на похоронах не жалела себя, шла в любую стужу и грязь хоронить родных или знакомых. А сама уже как сухой листик, который вот-вот упадет с дерева. Вновь худая, как в детстве, качалась она былинкой за гробами станичников.

Дул пронизывающий ветер, летел холодный туман. Дмитрий просил мать сесть в теплый колхозный автобус, а еще лучше в его председательскую "Волгу". "Да то как же! - сказала Мария. - Я пойду пеши, за гробом!"

Но в похоронах ей пришлось участвовать в качестве главного действующего лица. Не успели вынести гроб Спиридона, Мария упала кровоизлияние. И пока Спиридон ждет ее, чтобы двинуться вместе в обитель праха, мы расскажем последний жестокий рассказ из жизни Марии Федоровны Синенкиной, в замужестве Глотовой и Есауловой.

С семи лет приученная к одной жестокой добродетели - работе, она и на пенсии продолжала трудиться, живя своим двориком, в бабьем платочке, с черными жилистыми руками. Две кошки у нее, собачонок, куры, гуси. Землю при доме засевала редькой, луком чесноком. Вставала затемно, копала, полола, поливала, на тачке везла на рынок. Целый день как в колесе. Все доходы тратила на внуков, баловала их подарками, отсылала деньги тайком от Митьки в Москву да в Ленинград, где внуки учились или делали вид, что учатся. А однажды и пенсию пришлось отослать и в долг взять деньжат - одна внучка вознамерилась посетить сразу три демократических республики, раскошеливайся, бабка!

Вечерком выпьет две-три чарочки домашнего винца - из варенья гнала, посмотрит чуток телевизор и спать - вставать до звезды, когда уже гуси, самые ранние жители утра, требуют корма. Удивлялись двужильности тети Маруси, часов по шестнадцать ургучает летом и - ничего, не гнется. Соседский фельдшер, сам восьмидесяти семи лет, говорил: "Потому и не гнется, не падает, что ее хомут держит. Хвороба за семь верст таких обходит". Славилась по станице квашеная капуста тети Маруси, соленые помидоры, моченые яблоки у нее "вышний", божественный сорт. И вот случилось: подпала ее хата под снос - решили дом тут многоэтажный строить. Бабка расцвела: "На этаже буду жить, а спать на балконе, вот!"