Молот Господень

У Тоби начал кривиться рот, предвещая хорошо знакомую реакцию. Но бывают времена, когда дисциплина важнее сочувствия. Капитан Сингх подхватил сына на руки и с этой слабо вырывающейся ношей пошел обратно к дому. Тоби был слишком тяжелым, далеко не пронести, но его протесты быстро угасли, и скоро отец с облегчением разрешил ему двигаться дальше своими силами.

Дом, под крышей которого жили Роберт Сингх, Фрейда Кэрролл, их сын Тоби, его любимый мини-тигр и всевозможные роботы, показался бы гостю из предыдущих столетий удивительно маленьким. Скорее коттеджик, а не дом. Но в данном случае внешность оказывалась крайне обманчива, поскольку большинство комнат были многофункциональны и по желанию могли видоизменяться. Мебель трансформировалась, стены и потолок исчезали, сменяясь видами земли или неба, даже космоса, достаточно правдоподобного с виду, чтобы обмануть любого, за исключением астронавта.

Сингх не мог не признать, что строение, состоящее из центрального купола и четырех полуцилиндрических пристроек, не слишком радовало глаз и на этой поляне в джунглях смотрелось откровенно неуместно. Однако оно прекрасно подходило под описание «машина, предназначенная для жилья». Роберт практически всю свою взрослую жизнь провел в подобных машинах, нередко в условиях невесомости. В любой другой обстановке он чувствовал бы себя неуютно.

Входная дверь сложилась вверх, и навстречу им изверглось размытое золотистое пятно. Тоби раскинул руки в стороны и ринулся вперед, здороваться с Тигреттой.

Но они не встретились, поскольку реальность эта существовала тридцать лет назад и за полмиллиарда километров отсюда.

2 СВИДАНИЕ С КАЛИ

Нейронная запись подошла к концу. Звуки, картины, запах неведомых цветов и нежное прикосновение ветра к коже, помолодевшей на несколько десятилетий, постепенно растаяли. Капитан Сингх снова очутился у себя в каюте, на борту межорбитального корабля «Голиаф». Тоби и его мать остались в том мире, где он больше никогда не побывает. Многие годы в космосе и пренебрежение упражнениями, обязательными дня условий невесомости, настолько ослабили его, что теперь он мог ходить только по Луне и по Марсу. Сила тяготения изгнала Роберта с родной планеты.

— Один час до рандеву, капитан, — сказал негромкий, но настойчивый голос Давида, как, разумеется, окрестили центральный компьютер «Голиафа». — Активный режим, согласно инструкции. Пора отложить мнемочипы и возвращаться в реальный мир.

Человека, управлявшего «Голиафом», окатило волной грусти, когда последние картины его утерянного прошлого растворились в бесформенной мерцающей дымке белого шума. Слишком стремительный переход из одной реальности в другую — отличный способ заработать шизофрению. Капитан Сингх всегда смягчал шок самым умиротворяющим звуком, который знал, — шумом волн, ласкою набегающих на берег, и криками чаек вдалеке. Это было еще одно воспоминание о жизни, которую он потерял, и о безмятежном прошлом, сменившемся пугающим настоящим.

Еще несколько мгновений он откладывал встречу с тяжкой обязанностью, затем вздохнул и снял нейрошлем, плотно охватывавший голову для ввода сигнала. Как и все астронавты, капитан Сингх исповедовал убеждение: «Лысина — это красиво», хотя бы из-за того, что в условиях невесомости парики представляли собой досадную помеху. Социальных историков не прекращал потрясать тот факт, что одно-единственное изобретение, портативный Мозгоблок, за один десяток лет изменило внешность человеческой расы и вернуло старинному искусству изготовления париков статус одной из важнейших отраслей.

— Капитан, — сказал Давид. — Я знаю, что вы здесь. Или вы хотите, чтобы я взял управление на себя?

Это была старая шутка, навеянная образами взбунтовавшихся компьютеров из книг и фильмов начала электронной эры. У Давида было на удивление тонкое чувство юмора. Как-никак, согласно знаменитой Сотой поправке, он являлся неантропоморфной разновидностью правоспособного субъекта и перенял, а то и превзошел, практически все свойства своих создателей. Но существовали целые области, сенсорные и эмоциональные, которые оставались ему неподвластны. В свое время изобретатели сочли, что нет необходимости снабжать его чувствами обоняния и вкуса, хотя сделать это было бы несложно. Кроме того, все его попытки рассказывать непристойные анекдоты оказывались столь жалкими, что он оставил этот жанр.

— Все, Давид, — отозвался капитан. — Командование по-прежнему осуществляю я.

Он снял маску с глаз, утер невесть откуда набежавшие слезы и неохотно повернулся к иллюминатору. Там, прямо у него перед глазами, висела в пространстве Кали.