Молот ведьм

— Устрашающий пример, магистр. — Бургграф Линде поднял толстый, унизанный перстнями палец. — Всегда повторяю, что устрашающий пример самое то. Ибо только страх может научить голытьбу уважать закон.

— Вы несомненно правы, почтенный, — ответил я учтиво и угостился напитком, который бургграф щедро влил в мой кубок. — И какой же была вина приговорённого, разрешите узнать?

Бургграф застыл на секунду с пальцем у ноздри, а потом повернулся в сторону своего доверенного, высокого дворянина с орлиным носом и лицом, напоминающим лезвие топора.

— Спрингер, за что мы собственно вешаем? — спросил.

— Три изнасилования и убийства девиц из приличных домов, — объяснил дворянин.

— Вот именно, — ответил бургграф. — Нам не нужны насильники или убийцы. Хотя за непорочность этих изнасилованных руку бы на отсечение не отдал, — засмеялся он.

— По мере, как иду по жизни, моя память всё чаще сдаёт, — признал я смиренно. — Но разве наказание за изнасилование и убийство случайно не кастрация и четвертование, в процессе помилования заменяемые колесованием?

— В целом, да, — ответил Линде. — И с удовлетворением замечу, дорогой магистр, память у вас хороша как и раньше. Однако если бы мы его повредили, то как бы палач смог показать своё мастерство в повешении?

— Несколько часов дрыганья, такого я ещё не видел, — покрутил головой Спрингер. — Даже верить мне не хочется, что это возможно. А вы что думаете, магистр?

Зрелище приговорённого в конвульсиях не казалось мне особо захватывающим развлечением, но я был в состоянии понять, что в провинции даже люди из хороших семей или чиновники жаждут событий.

— Думаю, весь секрет состоит в правильном приготовлении и надевании верёвки, а также особо аккуратном выбивании скамейки из-под ног. Если бы ваша милость, — я обратился к бургграфу, — велели устроить люк, то даже самый лучший палач немного бы помог, ибо падение с высоты привело бы к разрыву спинного мозга.

— Именно поэтому у нас нет люка, — засмеялся Линде с удовлетворением, и его обвисшие щёки заколыхались. Бургграфа я знал много лет. А с тех пор, как я спас от костра его свойственницу (впрочем, совершенно правильно и согласно закону, поскольку её невинно обвинили злые соседи), бургграф питал ко мне особую симпатию и всегда тепло принимал, когда мне случалось проезжать через Биарриц, которым он уже давно правил. Линде был славным, честным человеком с незатейливыми манерами и простыми привычками. Но его тучность и широкая улыбка на толстых губах обманули уже многих. Бургграф железной рукой правил Биаррицем, а преступники быстро заканчивали на виселице, плахе или гнили в необычайно глубоких подземельях под замком. Гнили, впрочем, недолго, так как бургграф никогда не скрывал, что расходы на пропитание заключённых считает лишней статьёй в разделе расходов городской казны.

— Никто никого не заставляет нарушать закон, — повторял он, и сложно было отказать в справедливости этому мнению.

— До конца, сукин сын, не признавался, — сопя, отозвался из-за спины бургграфа Спрингер. — Правда, палач ограничился лишь демонстрацией орудий…

— Признание, признание. — Линде махнул рукой. — Магистр Маддердин сам знает, как маловажно это доказательство.

— Правда, — согласился я и отпил несколько глоточков вина из кубка. Как на мой вкус, было чуть слаще, чем надо. — Намного большее значение я придаю свидетельским и вещественным доказательствам, ибо если допрашивающий захочет, то допрашиваемый признается даже в том, что он зелёный осёл в розовые крапинки.

— Вот именно! — Бургграф хлопнул в ладоши, но с осторожностью, поскольку ему мешали перстни. — Святая правда, магистр Маддердин. Зелёный осёл, — он фыркнул от смеха, повторяя мои слова. — Вы как что-нибудь скажете…

Он тяжело встал с кресла, крепко схватившись за обитые дамастом подлокотники.

— Эх, молодёжь, — сказал он, — вам хорошо. А я должен немного поспать перед сегодняшним празднеством, поскольку после пополудни на меня всегда нападает дрёма.

— Очень полезно, — поддержал я его.

— Может полезно, Мордимер, может полезно, — вздохнул он. — Но раньше мог три дня пить, на четвёртый ехал на охоту и возвращался с отменной добычей. А сейчас? Какие-то кубок-два вина, и меня уже тянет в кровать. — Он помахал нам рукой на прощанье и раскачивающейся походкой утки отошёл в сторону дверей.

Я увидел мокрое пятно на его заду. Неужели он непроизвольно мочился? Если так, то и правда чувствовал себя нехорошо. Шпрингер заметил мой взгляд.

— Он болен, — тихо пояснил он, — а врачей считает божьим наказанием. Может вы его переубедите, магистр? Даже пиявок не разрешает себе поставить, а ведь пиявки вытягивают плохую кровь.

Повсеместная вера в действенность курса пиявок была сильно преувеличенной, тем не менее, я пока не слышал, чтобы кому-либо такое лечение навредило. Конечно, применяемое умеренно. Поэтому я кивнул.

— Постараюсь, — пообещал я.

Шпрингер расположился в кресле, покинутом бургграфом, к счастью сухом, и засмотрелся на растущее за каменной балюстрадой дерево.