Молот Времени: Право сильного

Епископ продолжал говорить, но я его уже не слышал – губы изображения шевелились беззвучно. Картинка на шероховатой стене становилась все менее отчетливой.

– Сделайте что-нибудь! – обернулся я к Гаэлариху, выполнявшему непонятные пассы над кристаллом.

– Пытаюсь, – прошипел он сквозь зубы. – Не мешайте...

Я послушно не мешал, наблюдая, как лик епископа постепенно затягивается туманом. Увы, все попытки мэтра магистра не принесли результата. Связь прекратилась окончательно и восстанавливаться упорно не желала.

– Я же предупреждал, – сказал Гаэларих, сдаваясь и убирая кристалл.

Предупреждал... Но мне от того не легче...

А чуть позже в гостиницу заявились полуночные визитеры. Вооруженные. Кажется, эта дурная мода распространяется повсеместно: ходить к приезжим в гости по ночам и при оружии... Ладно хоть оказалось их поменьше, чем в Альхенгарде, всего пятеро. И с порога клинки в ход пустить не попытались.

Речь держал командор Эррери, вежливо, но положив руку на гарду меча, – и об его ледяную вежливость можно было уколоться и порезаться. Стоял он так прямо, как будто внутрь его вставили второй меч – от задницы до самых шейных позвонков. Четверо подчиненных командора застыли позади, словно статуи, шутки ради облаченные в черную кожу.

– Бургомистр Аргелах принял решение относительно вашего пребывания в Вальгеро, майгер Хигарт, – чеканил слова Эррери. – И отдал приказ: никаким вашим действиям помех не чинить, в особенности же не препятствовать немедленному отъезду. Бургомистр очень надеется, что вы, майгер, до упомянутого скорейшего отъезда не будете распространять слухи о своей родословной и происхождении. Потому что – бургомистр просил передать это дословно – иногда мертвые герои полезнее для великого дела, чем живые.

Он помолчал и добавил иным тоном, негромко:

– Мне очень жаль, Хигарт.

Я ответил так же негромко:

– Бросайте эту банду, командор... Добром не кончится.

Он ответил лишь коротким поклоном. Развернулся и ушел в ночь, поскрипывая черной кожей...

Честно говоря, назло хотелось остаться. Дождаться от лигистов первого же враждебного выпада, и нанести визит бургомистру... Посмотреть, сумеет ли вся его гвардия остановить одного-единственного четвертьинородца с одним-единственным топором... Но епископ прав – мешкать нельзя.

...Вальгеро мы покинули на рассвете, держа путь в Карадену.

Глава восьмая. О мохноногах и великанах

Великаны же, якобы обитавшие в незапамятные времена на Лааре, и якобы до сих пор живущие в труднодоступных горных местностях, – суть существа мифические; неоднократно доказывалось, что скелеты их, порой за плату демонстрируемые простакам на ярмарках, – не что иное, как мошеннические подделки, исполненные из костей крупных животных.

Тигар Вагидо, «Бытописание стран и народов Лаара»

Не так уж много уцелело в Туллене селений, где живут сокмены (или же фригольдеры, как именуют их в Аккении). Одни вольные деревни канули в Катаклизме, другие же за века, прошедшие после принятия кодекса Элердана, утратили былой статус и стали обычными сайэральными владениями... Но те, что остались, – крепко держатся за свои старинные привилегии: подчиняться лишь короне, ей же платить налоги и для нее же исполнять вмененные повинности. Обычно каждый сокмен или фригольдер – умелый боец, и многие завистники, точившие зубы на добро вольных землепашцев, навсегда остались в их земле, в качестве удобрения.

Томмо-барн, староста Карадены, искренне хотел мне помочь, не просто делал вид. Хотел, но не мог, и я ему верил.

– Скока молодых-то наших за Халлан ушло? – риторически спрашивал староста. И сам себе отвечал:

– Много... все, почитай, молодые за луки взялись... А вернулись скока? То-то и оно, что всего ничего... Тебе, Хигарт, слава, а их косточки на Пустошах белеют... Я ж не в попрек, я ж понимаю: час такой пришел, что погибших не считали, лишь бы врага отбить... Но на мне, Хигарт, деревня. Чтоб жила, значит, чтоб не вымерла. Парней молодых, сам глянь, почти и нету... Мужики в годах, да совсем отроки, – те, что к Халланскому походу еще и лук-то натягивать толком не выучились. Девки холостуют, сам глянь... любой увечный, безрукий да безногий завидный жених нынче. До чего дошло – пришлых в приймаки берем, отродясь не бывало такого... Ты уж пойми, Хигарт, и не гневись: не могу. Ни одного лишнего человека... Враг придет – кого на частокол ставить, уж и не знаю... Нет людей, всех война проклятая повыбила...

Я все понимал. Я не гневался... Старался, по крайней мере. Но, наверное, лицо у меня было не самым приветливым, потому что Томмо-барн продолжил объяснять и оправдываться: