Молот Вулкана

— Вы же знаете, что я была замужем, — сказала Мэри. — Я говорила вам об этом. — Ее немало заинтересовало, почему это замечание так удивило ее спутника; по дороге сюда она свободно обсуждала с ним те проблемы, которыми сопровождалось замужество, и нашла в нем благодарного слушателя.

— Я не могу поверить, что ваше сравнение верно, — ответил Мэйджбум. — Здешнее состояние является симптомом группового умственного расстройства. Ваш муж никогда так не жил — он не страдал душевными болезнями. — Мэйджбум при этом весьма хмуро поглядел на Мэри.

Она остановилась.

— Откуда вам это известно? Вы ведь никогда ни с кем не встречались. А Чак был — да и сейчас — серьезно болен. В этом я нисколько не сомневаюсь. Ему присущи многие характерные для гебефреников черты… Он всегда уклонялся от социосексуальной ответственности. Я вам рассказывала о своих многочисленных попытках заставить его искать такую работу, которая гарантировала бы ему приемлемый доход. — Но, разумеется, Мэйджбум сам был сотрудником ЦРУ; вряд ли она могла ожидать проявлений сочувствия с его стороны в данном вопросе. Лучше, пожалуй, больше не касаться этой темы. Положение дел было настолько удручающим, что совсем необязательно было пересказывать историю ее взаимоотношений с Чаком.

Стоявшие по обе стороны от нее гебы — именно так они себя называли, исказив термин, обозначавший первоначально точный диагноз их душевной болезни, взирали на нее ничего не выражавшими глазами, глупо ухмылялись, ничего не понимая и не проявляя даже любопытства. Впереди нее медленно брел белый козел; Мэри и Мэйджбум остановились в нерешительности, ни он, ни она понятия не имели о козлах. Козел же, как ни в чем ни бывало, побрел дальше.

По крайней мере, отметила про себя, эти люди безвредны. Все они — гебефреники на всех возможных стадиях умственного расстройства, неспособные к агрессивным действиям. Однако на этом спутнике было немало иных душевнобольных, характеризующихся куда более зловещими сочетаниями признаков психических расстройств. Вот их-то и следовало более всего остерегаться. Она думала, в частности, о страдающих маниакально-депрессивными психозами[3], которые в своей маниакальной фазе могли быть в высшей степени опасными.

В маниакальном состоянии больные подвижны, неуживчивы, суетливы; мимика оживлена, речь ускорена, тембр голоса не соразмеряется с требованиями обстановки. Больные повышенно активны, мало спят, но при этом не испытывают усталости, жаждут деятельности, строят бесчисленные планы, которые тут же пытаются привести в исполнение, ничего не доводят до конца, отвлекаются. Реальных трудностей недооценивают. При выраженных маниакальных состояниях наступает расторможенность влечений, проявляющаяся в сексуальном возбуждении, говорливости и т. п. Вследствие крайней отвлекаемости внимания и суетливости мышление утрачивает целенаправленность, и суждения становятся поверхностными, хотя больные и могут проявлять тонкую наблюдательность. В большей мере страдает критика по отношению к собственным способностям и успехам не только в профессиональной области, но и в случайных сферах деятельности.

Для депрессивной фазы характерна немотивированная тоскливость, которая сочетается с двигательной заторможенностью и замедленностью мышления. Малая подвижность иногда переходит в депрессивный ступор. У депрессивных больных часто встречается неверие в собственные силы, идеи самообвинения; больные считают себя никчемными людьми, способными приносить своим близким лишь несчастья. С возникновением подобных идей связана опасность попыток к самоубийству. При глубокой депрессии больные с большой задержкой отвечают даже на самые элементарные вопросы. Сон нарушен, аппетит снижен.

Но существовала еще одна, более злокачественная категория больных, о которой было страшно даже вспомнить. Опасные действия маниаков обычно бывают импульсивными; в самом худшем случае они проявляются в виде вспышек ничем не сдерживаемого гнева, кратковременного буйства. Больной крушит все и вся вокруг себя, набрасывается на всех без разбору. Но такие приступы быстро проходят. Совсем иначе ведут себя параноики[4] От сообразительного и проницательного параноика можно ожидать приведенной в определенную систему постоянной враждебности; она не ослабевает со временем, наоборот, становится все более изощренной и преднамеренной. Параноику свойственна холодная расчетливость и углубленный анализ. У него есть весомые причины для своих поступков, а каждый его шаг лишь часть осуществления общего замысла. Его враждебность может быть не столь яростной, чтобы бросаться в глаза. Она проявляется незаметно, исподволь, но в конце концов ее стойкость и долговечность раскрываются в глубоком контексте в течение курса лечения. Потому что для таких людей, прогрессирующих параноиков, излечение, или даже временная рассудительность, фактически невозможны. Подобно гебефреникам, параноик находит возможность стабильной и постоянной, но абсолютно неверной адаптации к окружению.