Не смотря на страшные события, атмосфера в доме меняется. Папа так смотрит на Ганса, что тот бессильно машет рукой. Наливает себе воды и осушает стакан крупными глотками. Крутит головой и садится в кресло.
- Ганс, - подает папа голос. – Клянусь при всех – без тебя больше никогда. Прости, брат. Не повторится.
- Пошел ты! – бурчит Величанский. – Хорошо, что тачка твоя тюнинговая. Золотой парашют на весь багажник. Эти дебилы не додумались ее спрятать, слава Богу. Да и склады Ката я знал, где находятся. Эти же Коза-Ностры всегда патерно работают. Вычислил после того, как он к тебе в офис приезжал насчет слияния. Вот пригодилось. Я тогда все пробивал, что у него и где. Ну что смотришь? Как знал, что жопу тебе надо будет прикрывать.
Папа тяжело сглатывает и осторожно ссаживает маму. Поднявшись, направляется к Русу и смотрит с непередаваемым чувством. Слышу, как Ваня неловко прокашливается, но не отвлекаюсь. Я смотрю, как сходятся два льва, два крутых мужика, ощущаю их неодолимую силу и мощь.
- Спасибо, брат. Блядь, я знал, что ты приедешь. Я знал, Рус, - они обнимаются. Если папа крепко стискивает Руслана, тот острожничает, боится причинить боль.
- Ну все, Кай. А то, сука, заплачу, - виляет голосом и нарочито грубо отстраняется. – Давай по маленькой.
- У меня есть, - папа берет бокал, поданный мамой. – Наливай себе. Вань, ты выпьешь?
Ваня первым порывом дергается, но я сильнее прижимаюсь к нему и оплетаю телом. Двигаться возможности у него нет. А нечего!
- Нет, Ник, - скрывая улыбку отвечает мой Молот. – У меня режим.
- Да? – с насмешкой спрашивает Руслан. – Ну-ну… Кхм. Вижу… твой режим.
- Бать!
- Ну все! Все! Давай, Ник, - чокается и опрокидывает вискарь. – Ляль, ты за рулем, - тычет пальцем в оторопевшую жену, замершую с открытым ртом над мартини. – Я первый успел.
- Тьфу, зараза! – со стуком приземляет на стол свой фужер теть Ляля. – Ты посмотри на него, Лен! И так все время. Я в следующий раз дома выпью, чтобы тебя обогнать.
- Угу, - смеется Рус. – Ладно, пей. Такси вызовем.
Мама отрывается от папы и недовольно смотрит. Я понимаю. У нее двойной стресс. Сложно представить, что она пережила, пока нас искали. Одно то, как она бросилась к нам при встрече, говорило о многом. Мама не умеет плакать при всех. Ей удается иное. То, как она говорит глазами – нечто. Только ей подвластна необычная трансформация серого инея. Мама собирает в радужку всю гамму чувств и обрушивает на стоящего перед ней.