Молотобойцы

Свернув в боковую дудку, начальник партии остановился и стал строить в ряд всех обреченных на подземный труд.

– Пожалуйте, гости дорогие! — раздался насмешливый голос. — Разве так волюшка приелась, что пришли сюда в смертоносный мрак?

Из темноты, гремя цепью, волоча тачку, вышел человек, завернутый обрывками бараньей шкуры, весь косматый и дикий. С половины головы свисали до плеч спутанные пряди волос, другая половина головы была когда-то выбрита, как у каторжника, и отросшие волосы торчали жесткой щетиной. Одна нога, также обмотанная шкуркой, была прикована трехаршинной цепью к тачке. Несмотря на грязь и сумрак, лицо этого обреченного поражало бескровной серой бледностью.

– Ипат Иваныч, наше вам почтеньице. Опять привели новых детушек к корыту крыс кормить?

– Ой, Изоська Неумытый, помалкивай! — ответил начальник партии. — Ты все еще не укротился?

– Как же, разве можно тебе перечить? В кротости держава, кротость и зверя смиряет.

– То-то же, а то смотри, опять постегаю тебя.

– С постеганием, Ипат Иваныч, пожалуй, и отопиться нечем будет, и на лучину не добудешь.

– Полно лясы точить!

– Не лясы, не лясы, а ребятам поучиться надо у старика Изоськи. Сказано в книгах: "От отца-матери иди, не в один, а в оба гляди!" А я, кажись, не в подворотне свет видал, где только не побывал, даже теперь в ад преисподний живьем спустился.

– Довольно! — строго прикрикнул Ипат Иваныч. — Почему у тебя огня нет? Верно, на боковую залег, лодырь?

– Где же мне на боковушку? Спасти бы только свою душу, а то крысы уши и нос чуть не отъели, не только сальную свечку, а и трут и кремень слопали. Чем же мне было лучину разжечь?

Касьян, оглядевшись в полумраке, стал присматриваться к стоявшим рядом с ним рабочим. Тут были и старые бородатые мужики, были и молодые парни, одни позажиточнее, другие в лохмотьях. У каждого был мешок за спиной и чугунный или глиняный светильник в руке.

– Слушай, ребята, — сказал начальник партии Ипат Иваныч. — Вот там, в сторонке, свалены тачки. Каждый выбирай себе тачку посподручнее. Когда тебя обвенчают с ней, то поздно потом жаловаться, что закадычная не по нраву. Будете получать хлеба печеного по фунту в день и соли фунт на три месяца. А если кому еще поесть охота, так пущай сродственнички подкармливают.

Рудокопщики разобрали валявшиеся тачки, и два кузнеца приковали каждого трехаршинной двенадцатифунтовой цепью к тачке. Тупо звучали молоты в низкой пещере с влажным, неподвижным воздухом.

Когда все были прикованы, Ипат Иваныч разделил рабочих на три партии, по четыре человека, и каждую увел в разные тупики. Там он приказал сейчас же начать выламывать руду. Он объяснил ежедневный урок каждого, и за выполнение его должны были отвечать все четверо по круговой поруке.

9. ПРИКОВАННЫЕ К ТАЧКАМ

Касьян попал в четверку вместе с подземным старожилом Изоськой, по прозвищу Неумытый, и двумя бородачами, оказавшимися раскольниками, бежавшими на "вольные места" в Сибирь. Когда все четверо оказались в конце низкого мрачного тупика с душным и парным, как в бане, воздухом, они остановились и невольно замолчали.

– Ну что же, начнем, что ли? — сказал один из кержаков.

– Куда торопишься, милай? — протянул Изоська Неумытый. — Сперва сядем рядком да послушаем, что я здесь надумал.

Он уселся на своей тачке, и трое остальных расположились вдоль дудки. Присмотрщик, зевая, стоял в стороне. Изоська подмигнул на него:

– Овин горит, а молотильщики обедать просят. Это значит: надо подарки пообещать ему. — И старик обратился к стражнику: — Послушай, служивый, тебе будет муки фунта два с походом и еще кое-что. А ты уходи подальше да прогуливайся, а ежели станешь много говорить, то заставим тебя лягушек ловить, сиречь в яме утопим.

– Ну, ин ладно: я покуда пройду, — ответил присмотрщик и, позевывая, медленно пошел, пригнувшись, по коридору, раскачивая фонарем из промасленного пузыря.

– От нас, ребятушки, хотят, чтобы мы руду им копали не меньше каждый день, сколько урок положен. Это, ребятушки, немалый труд, придется работать до седьмого поту. Бей во все, колоти во все, но и того не забудь, что в кашу кладут.

– А где спать будем? — мрачно спросил один кержак.

– А чем тебе здесь не по нраву? Соломки наскребем, тяп да ляп, тачка в угол, калачом свернулся — вот те и печка.

– А когда здесь день, когда ночь? — спросил другой кержак.

– Когда вислоухий нас стережет — это день, а когда он уйдет храпеть — тут не теряй времени и начинай работу. Я не вор и не тать, только на ту же стать, и здесь до конца веку сидеть не стану, да и вам не пожелаю. Всю ночь, пока вислоухий не прочухается, нужно цепь засапожным ножом пилить. А когда стража пришла, тут я согнулся дугой и стал другой, будто и не я. Мы вольные казаки, и нас не удержат никакие замки...

Так, пересыпая речь прибаутками, говорил Изоська и шепотом объяснял план, как убежать из подземной шахты.