Молотов. Наше дело правое [Книга 1]

Меня сильно тогда поразило, что я был избран секретарем ЦК (“ответственным” - что-то вроде главного секретаря ЦК) и, кроме того, первым кандидатом в Политбюро, а это означало, что в случае отсутствия на заседании любого члена п/бюро (командировка, болезнь) я имел в Политбюро решающий голос. Насколько помнится, до этого заседания меня никто не предупредил, что меня изберут первым кандидатом в члены Политбюро. Не помню, чтобы вообще кто-либо говорил со мной и о предстоящем избрании секретарем ЦК, но это, возможно, и было сделано, а если было сделано, то, очевидно, Сталиным, с которым я был ближе знаком... Мне и после никто и никогда не разъяснял, как это вышло, что весной 1921 года мне было оказано такое большое и для меня неожиданно большое доверие со стороны Ленина, который фактически решал этот вопрос. Только Сталин мог рекомендовать меня на такие высокие посты в то время... Помню, что после такого неожиданного для меня выдвижения я немало оробел. Не могу не признать, что я действительно был мало подготовлен для новых, весьма серьезных дел в ЦК.

Нельзя не отметить, что и состав нового секретариата ЦК был слабым: Ярославский - слабый организатор; Михайлов -вообще не был на крупной партийной работе, по профессии рабочий-типографщик. Но весь состав секретариата ЦК был из твердых ленинцев, полон молодых сил и боевых настроений (мне, например, только что исполнился 31 год).

Запомнилась особенно одна беседа с Лениным. Пожалуй, даже дважды он говорил со мной о моей работе в секретариате ЦК... Он говорил: “Вам (мне) надо заниматься политической работой, не превращаться в управделами, как это было с Крестинским, а технические дела передайте ‘замам’ и ‘помам’ ”. Помню, что в этом духе Ленин говорил и на первом заседании Пленума ЦК, когда меня утверждали секретарем (“ответственным”, как было и опубликовано) ЦК»³⁰¹.

После пленума Ленин пригласил Молотова прогуляться по Кремлю и сказал одну вещь, которую Вячеслав Михайлович запомнил на всю жизнь: он просил подготовить партию к работе в подполье. Казалось бы, самое тяжелое было уже позади -Гражданская война, интервенция. Но Молотов (очевидно, как и Ленин) считал, что самым тяжелым годом для советской власти был именно 1921 год. Заканчивалась война, и на нее уже не спишешь бедствия и провалы, голод, бандитизм, крестьянские бунты, забастовки. Партию трясло, власть большевиков висела на волоске, и единственное, что ее спасло, как был уверен Молотов, - новая экономическая политика.

В феврале 1921 года в Петербурге вспыхнула всеобщая забастовка. В марте в Кронштадте взбунтовался десятитысячный матросский гарнизон. Десять дней части Красной Армии при поддержке артиллерии и авиации под командованием Троцкого, главкома Каменева и Тухачевского штурмовали Кронштадт, потеряв при этом 10 тысяч человек убитыми и ранеными. В центральных губерниях России - Тамбовской, Саратовской, Рязанской - с большевиками сражалась двадцатитысячная армия под руководством Александра Антонова. Стотысячное крестьянское восстание бушевало на Урале и в Западной Сибири. На Северном Кавказе действовало 100 повстанческих отрядов. Более сорока банд продолжали разорять Украину, причем только у Махно было 13 тысяч сабель.

Отрывок из рукописи Молотова 1960 года: «Были и до этого трудные для Советской власти годы. Но к началу 1921 года напряжение сил, по многим признакам, дошло до предела... Города приходили в упадок. Местами поднялись мутные волны кулацких восстаний. Достаточно вспомнить о Махно и махновщине на Украине. Матросский мятеж в Кронштадте свидетельствовал о том, что напряжение сил народа подошло близко к переделу... Всего не хватало - хлеба и топлива, одежды и обуви. В городах и рабочих поселках жили впроголодь, и это продолжалось уже не первый год... Численность Красной Армии быстро сокращалась, солдаты начали возвращаться домой, к своим, в большинстве случаев разоренным очагам. Многих и многих кормильцев не было в живых. Деревня уже не первый год сдавала свои, так называемые, “излишки” хлеба государству в порядке “продразверстки”, когда хлебодержателям не всегда оставляли даже на семена для посева. Хозяйственные трудности и тяготы людей в деревне отнюдь не кончились, а только обнажились: раны не зажили, всюду напоминая о себе»³⁰².